Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]

И побежал «Красногвардейский отряд имени Степана Халтурина» вместе с ячейкой, ревкомом и самим товарищем Ковтюхом из Елисаветбурга, побросав имущество и даже партийные документы. Бежали до следующей станции, бывшей Графской, ныне Рабоче-крестьянской, и только оттуда была послана телеграмма в Харьков:

Коварный германский империализм обстрелял советскую власть из всех видов оружия тчк Соглашение о перемирии предательски нарушено тчк Вынужден оставить город тчк Прошу подмоги тчк Ковтюх

Из Харькова ответили, что подмога будет, придет на выручку «Моисей Урицкий».

Елисаветбуржцам сразу полегчало. «Моисей Урицкий» был Образцово-Показательный Бронепоезд, отправленный из красного Питера в помощь пролетариям юга России, истекающим кровью в неравной борьбе. И всюду, куда прибывал стальной таран рабочей солидарности, белые банды давали деру, потому что дисциплина на бронепоезде была не революционная, а коммунистическая — такая, какая установится во всей Красной Армии, когда сознательный элемент одержит верх над митинговой стихией и горлопанством.

В харьковской телеграмме было сказано, что «Урицкий» прибудет в 14:00, поэтому раньше вечера его никто не ждал, но без пяти минут два вдали запыхало дымом, взревел мощный гудок, и ровно в два часа пополудни к станции подкатил красавец-поезд: на локомотиве два красных флага, вороненая броня вся в заклепках, будто в бородавках, а из башен торчат грозные пушки-пулеметы.

Что удивительно — когда поезд встал, словно вкопанный, и паровоз шикнул из-под колес белым паром, ни одна дверца не распахнулась, никто изнутри на платформу не повалил. Будто в том «Урицком» живых людей вовсе не было.

Товарищ Ковтюх и остальные товарищи, вышедшие встречать, даже растерялись.

Но потом в третьем вагоне открылся люк, оттуда по лесенке спустился, спрыгнул на перрон бравый краском, весь в хроме, с алой звездой на лаковой фуражке. Придерживая одной рукой бинокль, другой шашку, пошел он навстречу елисаветбуржским товарищам.

Они хотели по-людски поздороваться, расцеловать дорогого гостя, но командир обнимать себя не дал.

— После облобызаемся. Который из вас Ковтюх? Доложи обстановку, товарищ.

Председатель ревкома всё как есть ему обсказал. И чтоб показать, что елисаветбуржские тоже не лыком шиты, подал знак Шумейке, командиру красной гвардии.

— У нас свои войска есть. Почти пятьсот штыков. Принимай под свою команду, товарищ.

Шумейко, командир халтуринцев, подлетел орлом, даже по-старорежимному ладонь к папахе кинул.

— Куда грузиться?

Но хромовый с «Урицкого» поглядел на красногвардейцев, столпившихся за оградой, и ответил обидно:

— На кой мне ваши драпальщики. Хватит одного Ковтюха. Поедешь с нами.

От такого уважения председатель приосанился. Видно, и в Питере слыхали про Артема Ковтюха. Приятно.

— Что ж, я со всей охотой. Зададим немчуре!

Повел красном Ковтюха на паровоз. И правильно — где еще быть начальству, если не впереди?

Но сзади грохнуло что-то, жахнуло, и увидел товарищ Ковтюх, что локомотив отсоединяют от состава.

— Чего это?

— Не нужен нам бронепоезд. На одном паровозе покатим.

Хромовый (был он молодой, высокий, с небольшими усами) глядел в бинокль на город, до которого от станции было семь верст.

— На одном паровозе? Шутишь, товарищ. По немцу надо вдарить со всех пушек. Чтоб знали, гады, как советскую власть шрапнелями шугать!

А локомотив уж тронулся, разогнался.

Командир, всё не отрываясь от бинокля:

— Сдурел ты, товарищ Ковтюх? У меня две трехдюймовки, а у них вон на пригорке тяжелый дивизион. Вдарят — мокрое место от бронепоезда останется.

— И по нам вдарить могут? — спросил председатель нервно.

— Запросто. Теперь уже прямой наводкой.

— Куда ж мы едем? — вскинулся Ковтюх. — Давай задний ход! Германцы завтра сами из города уйдут!

— Нет. Тяжелые орудия нам позарез нужны. А снаряды того нужнее. Ты помолчи пока. И когда в город приедем, тоже молчи. Говорить я буду, а ты только кивай и брови супь.

Заспорил было председатель, да поздно. Паровоз уже сбрасывал скорость перед вокзалом.

— Рта не раскрывать, ясно? — сказал краском и показал Ковтюху крепкий кулак в черной перчатке.

Но председателю и самому расхотелось языком болтать.

На платформе было серым-зелено от германских шинелей.

Локомотив еще не остановился, а командир уже спрыгнул с подножки, сам пошел на немцев, еще издали громко и сердито залопотав на них не по-русски.