Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]

Как это происходит, Бочарова знала. Стукнет, будто железной палкой, и поначалу не больно даже, будто все тело занемело. Потом откуда ни возьмись прямо перед носом трава. Дальше, если повезет, провалишься. А не повезет — заорешь благим матом. Ей с первым ранением повезло, со вторым — нет.

Но секунды шли, Бочарова бежала перед цепью, а ничего. От этого Марии делалось всё радостней. Каждая лишняя секунда была вроде дорогого подарка. Может, свезет до самых германских окопов добечь и своими глазами увидеть, как немцы драпают?

— Вперед, девоньки! Подымайсь! — закричала она. Перерезанная проволока полопалась, обвисла на кольях.

— Быстрей вперед, быстрей!

Мария вдруг испугалась, что девочки не поднимутся. Трудно это — от земли оторваться, когда пули свистят, и многих уже положило, а ты еще живая, целая, и хочется вжаться поглубже в землю.

Но вскочила Голицына, всегда и во всем первая. Стряхнула, чистюля, пыль с колен. За нею стали подниматься другие.

— Ура-а! Ура-а! — махала револьвером Бочарова, стоя лицом к девчатам и спиною к немцу.

Ах! Упала Голицына. Всплеснула рукой, карабин выронила и повалилась. И рядом на землю швырнуло еще двух — одной и той же пулеметной очередью. Но это батальон остановить уже не могло.

— Ура! Ура-а! — прокатилось над полем. Обрадовалась Мария, развернулась к «колючке».

Здесь-то ее железным ломом и вдарило, даже не поймешь куда. А только онемело всё тело, и прямо перед носом оказался ковыль, и по стеблю полз черный, блестящий жук.

Повезло Марии, потеряла она сознание, не заорав, не успев ощутить боли.

Генерал Бжозовский увидел, как падает командир батальона, и понял, что сейчас главное — не допустить паники.

— Слушай мою команду! — крикнул он зычно, как в давние времена, когда был молодым капитаном и командовал ротой. — Беглый огонь на ходу! Вперед! Не останавливаться!

Удержал двух доброволок, схватил за руки, велел подобрать Бочарову и нести в тыл.

Побежал вперед, образцово прикладываясь к винтовке и посылая выстрел за выстрелом в сторону вражеской траншеи.

Пуля попала генералу в плечо, развернула его боком.

Верный адъютант, ни на шаг не отстававший от Иеронима Казимировича, закричал громче, чем раненый. Подхватил начальника под мышки.

— Санитары! Санитары!

— Беглый огонь по окопам! — сипло взывал Романов. — На ходу! На ходу!

Сейчас, с малой дистанции, нужно было как можно плотнее бить по окопам. Туда уже летели гранаты, вскидывалась земля. Если над головами у немногочисленных защитников густо зазвенят пули, дрогнут ландверовцы, отойдут.

— Офицеры! Унтер-офицеры! Выдвинуться!

Если не избежать рукопашной, нужно попасть в траншею раньше женщин.

Рядом, в пяти шагах, кто-то звонко, самозабвенно крикнул: «Ура-а-а!»

Это была Саша. Выставив штык, она бежала вперед, но смотрела не на врага, а на Алексея.

Он с силой толкнул ее в плечо — Шацкая упала.

— Лежи! Ради бога лежи!

На соседнем, левом участке фронта солдаты, высыпавшие на бруствер, давно уже перестали острить и гоготать. С насыпи — даже без бинокля — было видно, что поле покрыто телами. Поредевшие цепи были уже близ самых немецких окопов. Там грохотала частая стрельба, несся несмолкаемый визг.

Лица у зрителей были одинаково хмурые, напряженные.

Унтер Пахомов, георгиевский кавалер, встал в полный рост, сдернул фуражку. К нему повернулись.

— Чегой-то это… — сказал Пахомов. — Не того… А-а, мать вашу…

Он длинно выругался, подхватил винтовку и один побежал вперед, по кочковатому болотистому лугу.

За ним молча поднялась вся рота, чавкая сапогами по мокрой земле. Двинулись и соседи.

— Ура-а-а! — грянул над лугом мощный, мужской рык. — Ура-а-а!

Почти в ту же минуту поднялся в атаку сибирский полк, что занимал позицию справа от ударниц.

Алексей спрыгнул в траншею первым. На бегу он не потратил ни одной пули. Все семь понадобятся в ближнем бою.

Бруствер у немцев был капитальный, поверху накрытый бревном с желобами-бойницами. Романов перемахнул через преграду и приземлился не на дно, как ожидал, а на живого человека. Человек завизжал. Судя по фуражке это был офицер. Стрелять в него было не с руки, Алексей двинул германца рукояткой в переносицу. А там уж пришлось уворачиваться от удара кинжалом — кинулся сбоку фельдфебель с подкрученными усами, похожий на кайзера Вильгельма.

Левой рукой Романов схватил усатого под запястье, чтоб снова не полоснул клинком. Но и немец, здоровенный, багровомордый, тоже не растерялся — вцепился в правую руку, где «браунинг». Так и затоптались, будто в неуклюжем танце. Хрипели, били друг друга ногами и не чувствовали боли.