Павел Горбунов - Президенты без государств

Раздался лязг ключей. Не дожидаясь, когда откроется дверь, заключенные камеры № 46 вскочили с нар и вытянулись по стойке «смирно». Дежуривший по камере Чокаев приготовился отдать рапорт: «в камере пять человек»… «больных нет». Хотя Анри после вчерашнего допроса едва держался на ногах. В дверях показался надзиратель, и не успел Мустафа раскрыть рот, как тот коротко бросил:

— Чокаев, на выход!

Потом подумал и добавил:

— Пенсне не забудьте.

Мустафа застыл на месте. Почему надзиратель так вежлив, даже предупредил о пенсне? Обычно при выводе из камеры на допрос или прогулку после слова «выходи» он добавлял «живо! живо!». Мустафа беспомощно оглянулся на сокамерников. У троих он прочел в глазах недоумение. И только у Феми Мурада на лице появилась легкая усмешка. На самом деле Феми Мурад был платным осведомителем гестапо, который наблюдал за арестованными и докладывал о поведении каждого из них следователю Ремпе. О Чокаеве он сообщал, что тот ведет себя спокойно.

Чокаев в свою очередь догадался, кто такой Феми Мурад, и не раз заводил с ним разговор о создании туркестанского эмиграционного правительства и о формировании мусульманского легиона. По последней фразе надзирателя Чокаев понял, что для него наступила перемена к лучшему. Взяв со столика пенсне, он пошел к выходу.

Чокаева привели к тюремную канцелярию. Когда надзиратель принес бритвенный прибор фирмы «Рот барт», Чокаеву стало совершенно ясно, что у него состоится разговор с важной персоной. На его бледном, изъеденном оспой лице появились красные пятна. Надзиратель подал ему цивильный костюм.

Чокаев похудел, костюм сидел на нем мешковато. Его вывели во двор. У здания стоял черный «опель-адмирал».

— Садитесь! — приказал немолодой лейтенант-туркестанец.

Дверца кабины была открыта. Мустафа на негнувшихся ногах доковылял до машины и уселся на заднее сиденье. Рядом с ним сел офицер.

Когда «опель» выехал из ворот, Чокаев спросил:

— Куда мы едем?

Офицер промолчал. У отеля «Лютеция» машина остановилась. В «Лютеции» после захвата Парижа обосновался специальный пункт абвера — КО, начальником которого был Райль.

Лейтенант направился к зеркальной двери, оставив Чокаева в машине. Минут через десять он возвратился с седым генералом. Офицер открыл дверцу машины и, дождавшись, когда генерал, поприветствовав Мустафу, уселся, поспешил на сиденье рядом с шофером.

«Адъютант», — подумал Мустафа.

— Вы должно быть, забыли меня, господин Чокаев? — спросил генерал по-французски, когда машина тронулась.

Чокаев опешил.

— Не годится забывать старых друзей. Я-то вас сразу узнал. — С этими словами генерал Майер Мадер пристально посмотрел в глаза Мустафы.

— Я, кажется, припоминаю… 1913-й год. Бал у губернатора Туркестана. Если не ошибаюсь — барон фон Кюхлер?..

— Гора с горой не сходится… — улыбаясь, сказал генерал и, достав из кармана портсигар, протянул его Чокаеву… — Закуривайте.

— Что я вижу! Это же тот самый ореховый портсигар… Редкая вещь. Жив ли старый мулла?

— Мулла Мурад? Умер в Туркестане в 1934 году.

— Расстрелян?

— Нет. Умер. Это нам достоверно известно. Скончался на руках сына Феми Мурада.

— Как, Феми Мурад — сын Муллы Мурада? Значит, со мной в камере сидел его сын!

Только сейчас Чокаев полностью осознал положение, в котором очутился.

— Интересно, а что сталось с полковником Белоусовым? — перебил его генерал.

— Умер, бедняга, перед семнадцатым — сердечный приступ.

— Да… Времени-то сколько прошло — страшно вспомнить. Почти тридцать лет…

— Да, да, господин генерал, за тридцать лет много воды утекло, — задумчиво сказал Чокаев, — За это время Германия потерпела поражение в первой мировой войне. В России свергнута монархия. У власти — большевистские Советы… Провалилась моя идея с «автономией»… Идет вторая мировая война…

— Но в этой войне мы, безусловно, возьмем реванш, — перебил его генерал.

— Я верю в это… Да, господин генерал, хотел бы спросить вас, прошло столько лет, а я до сих пор в недоумении: как это вам удалось тогда в Ташкенте избежать неминуемого ареста? Вас и муллу Мурада, как мне кажется, взяли с поличным?

— То-то и оно. Что касается меня — не с поличным. Но если б это не в тринадцатом году и если б это была не царская контрразведка, которая прошляпила не только меня, но и царский трон, да и себя тоже, а нынешняя советская контрразведка, не сносить бы мне головы. — Генерал не стал обосновывать свой вывод, который сделал, потеряв в СССР около двух десятков агентов.