Иосиф Лоркиш: Невидимые бои

— Прекрасная пара. Сработались — дай бог всякому…

Воронов думал, что, зная о его горе, Морозов станет утешать его и начнет говорить что-нибудь такое, вроде: сам понимаешь — война, у всех беда, и прочее — словом, всё, что полагается говорить в таких случаях. Но Морозов сказал совсем другое:

— Работы у нас, Миша, как говорят, вагон и еще маленькая тележка. — Потом добавил тихо: — Знаю, Миша, все знаю, — и отвернулся.

У Воронова перехватило горло: «Как же я забыл о его несчастье…

Совсем недавно в эвакуации у Морозова умер сынишка — голубоглазый шестилетний Володька. Обезумела от горя мать, а Морозов, отрезанный от родных кольцом вражеских войск, ничем не мог помочь ей.

— Ну ладно, — жестко сказал Морозов.

— Ладно, — хрипловато ответил Воронов.

— Зажать надо в себе горе и работать.

Он сел за стол, закурил, выпустил изо рта тонкую струйку дыма.

— Так вот, слушай, какие тут без тебя дела заварились. Как только ты лег в госпиталь, нам с фронта доставили немца-шпиона.

— Природного немца?! — удивился Воронов.

— Черт его знает, чистокровный он ариец или нет, — родом вообще-то из Познани. Разведшколу кончал в Гамбурге еще в тридцать девятом, а к нам шел с заданием от полковника Шмальшлегера…

Поимка шпиона-немца в прифронтовой полосе была для чекистов событием. Как правило, для подобной работы абвер использовал не своих старых, опытных, обученных агентов, а тех, которых готовил во временных разведшколах из завербованных перебежчиков, предателей. «На нашем материале абвер работает», — говорили чекисты. «Материал» казался гитлеровцам выгодным. Ведь купленных за гроши иуд можно было посылать к нам не жалея: один из группы уцелеет — и то благо! А не уцелеет — найдутся другие среди бандитов, злопыхателей, шкурников. Но, видно, Ленинградскому фронту гитлеровское командование придавало такое серьезное значение, что сюда не пожалели направить опытного агента-немца.

— Документы подвели его, — рассказывал Морозов, — паршиво сделаны. А может, и наш кто-нибудь у Шмальшлегера сидит? Словом, явился этот тип под видом красноармейца в часть. Так, мол, и так, от своих отстал, позвольте, мол, с оружием в руках… А в контрразведке полка смотрят: в красноармейской книжке шифр неправильный. Дали этому «окруженцу» двойную порцию водки, он опьянел, заснул. Пока он спал, его обыскали, в подкладке нашли папиросную бумагу, а на ней по-немецки — пропуск для обратного перехода. По всему похоже — шпион. Решили проследить. Слонялся он среди бойцов, все вынюхивал, потом заметили — пошел в лесок: у него там гражданское платье, документы, оружие были спрятаны. Пришлось сразу брать, как бы не ушел. Оказался действительно агент абвера.

— Через пару дней, — продолжал Морозов, — в районе Рыбацкого схватили двух гитлеровских парашютистов с рацией. Долго они не запирались; на первом же допросе показали, что посланы в Ленинград. Программа разведки разработана по специальному вопроснику штабом группы армий «Норд». Парашютисты признались, что к заброске в Ленинград уже подготовлены несколько групп. Их — первая. Ну а вопросник разведотдела штаба фон Кюхлера не очень-то сложен: продовольственное положение в городе, политические настроения, местонахождение оборонительных сооружений, кораблей на Неве и тому подобное. Однако, Миша, ясно: у следующих групп будут задания посерьезней.

Заканчивая, Морозов сказал:

— По приказанию Полякова мы разработали план обезвреживания этих групп. Сегодня вечером будет совещание у Александра Семеновича. Пойдем вместе. У него что-то новое есть.

— Александр Семенович доволен нами? — спросил Воронов.

— Еще бы. Но виду не показывает. Ты его пословицу еще не забыл?

— «Хвастун да болтун и дело губит, и себя подводит».

— Вот-вот. Все боится, как бы не зазнались подчиненные.

Чекисты любили начальника Ленинградской контрразведки старшего майора госбезопасности Полякова. Он был их старшим другом, их наставником. Незаурядный ум, большой опыт пограничника, в плоть и в кровь въевшаяся военная дисциплинированность и аккуратность помогли Полякову в сороковом году быстро овладеть новой для него работой контрразведчика и завоевать авторитет у чекистов Ленинграда.

— Вот такие дела, — задумчиво сказал Морозов. — А сейчас, Миша, пойдем-ка пообедаем. Сегодня ведь наш праздник — день ВЧК. По сто граммов дадут. — И он подмигнул Воронову.

Вечером, после бомбежки, когда еще ходуном ходили рамы, а стекла продолжали жалобно звенеть от близких разрывов артиллерийских снарядов, сразу после отбоя тревоги, вышедших из убежища друзей-чекистов позвали к старшему майору госбезопасности Полякову.