Дэвид Игнатиус - Эскорт для предателя

Сев на тротуаре, Хаким ссутулился еще сильнее, едва не касаясь плечами коленей. Перед тем как они отправились из Лондона, он внимательно рассмотрел нерезкую фотографию, сделанную со спутника. Согласно плану операции, Молави должен был возвращаться домой в промежутке между пятью и шестью часами. Хаким ждал. В бумажном пакете у него в руках лежала книга Абулькасима Фирдоуси «Шахнаме» с закладкой на странице, указанной мистером Феллоузом, американцем. Несколько строк были выделены желтым маркером.

Это было паролем. Фраза из персидской поэмы, которую привел Карим Молави в своем первом письме несколько месяцев назад. Если он не узнает эту цитату, операция будет прекращена.

Октябрьское солнце клонилось к закату. Скоро стемнеет, и оставаться на тротуаре станет небезопасно. Люди зададутся вопросом, что делает тут гастарбайтер после наступления темноты. Хаким посмотрел на часы. Почти шесть. По плану ему следовало ждать до пятнадцати минут седьмого, а потом уходить. Минуты тянулись невыносимо медленно. Пакистанец поднимал взгляд всякий раз, заслышав шаги по тротуару. Мужчины и женщины возвращались с работы. Пара человек посмотрела на него с нескрываемым презрением. «Боро гом шо!» — пробормотал кто-то. «Убирайся!» Но не подкрепил слова делом.

В десять минут седьмого Хаким заметил мужчину крепкого телосложения в черном костюме, идущего в его сторону. Несмотря на то что уже смеркалось, на незнакомце были темные очки, и лицо разглядеть было сложно. Он шагал быстро, так, будто спешил домой. Проходя мимо Хакима, он свернул на асфальтовую дорожку, ведущую к дому номер двадцать девять. Хаким встал и направился к нему.

— Доктор Молави, у меня тут стихи, которые я хотел бы прочесть вам. Возможно, вы вспомните, откуда они, — прошептал он на чистейшем английском.

В мгновение ока Хаким будто преобразился. Он выпрямился и расправил плечи, манера речи и движений покорного иммигранта исчезли. Он говорил на английском, достойном Генри Хиггинса.

— Поэма, сэр, — прошептал он, показывая Молави обложку книги Фирдоуси.

Ошеломленный ученый сделал еще несколько шагов к дверям дома, и тут Хаким начал читать стихи. Тогда Молави снял темные очки и посмотрел ему прямо в глаза, еще не понимая, что происходит.

— Подойди, парень, — сказал иранец, который чувствовал себя в безопасности на пороге собственного дома.

Пакистанец подошел ближе, открыл книгу на закладке и отдал ее в руки Молави. Тот прочел стих и покачал головой. Гейре галель э фахм. «Это непостижимо».

Хаким придвинулся к молодому ученому и незаметным движением сунул ему в руку сложенную карточку. Переборов страх, иранец взял ее.

Пакистанец мгновенно вернулся к своей предыдущей роли, ссутулившись и изображая покорность. На смеси фарси, урду и английского он забормотал, что извиняется — он ошибся домом, — и попятился назад. Карточка лежала в кармане Молави, а в следующее мгновение иранец вошел в дом.

Тегеран

Карим Молави сидел в кресле, пытаясь успокоиться. Невозможное свершилось. К нему пришли. Он до сих пор чувствовал покалывание в пальцах, оставшееся после того, как иностранец коснулся его руки. Молодой ученый надел наушники айпода и включил коллекцию индийской музыки, ситар, чтобы расслабиться, но никак не мог сосредоточиться.

Молави снова посмотрел на карточку. Надпись сверху: «Мы работаем над организацией отпуска. Скоро пришлем Вам билеты». Ему обещали помочь и пришли. Карим внимательно прочел инструкцию по нахождению «устройства». Конкретное время не назначили. Просто написали «вечером». Он решил, что надо идти прямо сейчас. Пока в Министерстве разведки не спохватились, не проанализировали произошедшее. Пока никто из соседей не рассказал басиджи о грязном иммигранте, сидящем на тротуаре в темноте. Пока Карим сам не впал в панику.

Порывшись в холодильнике, молодой ученый нашел остатки кебаба из баранины. Завернув его в кусок лаваша, кинул в микроволновку, разогрел, но из-за волнения не смог съесть. Повинуясь импульсу, взял с полки один из фотоальбомов и посмотрел на снимок отца в молодости. Его взгляд был жестким и бесстрашным. «Не позволяй врагам увидеть твой страх, — учил его отец. — Страх — твой помощник. Живи с ним и не бойся его, иначе его заметят».