Лен Дейтон: Мозг ценою в миллиард

— Олаф Каарна. Вы его знаете?

— Нет.

— Журналисты, имеющие высокопоставленных неосторожных друзей, называют себя политическими комментаторами. Каарна — один из них. Его информация пользуется авторитетом. Сам он — финн. С комфортом.

Последним словечком Долиш пользуется, чтобы подчеркнуть высокие личные доходы.

— Тратит уйму времени и денег для сбора сенсационной информации. Два дня тому назад он обратился к сотруднику нашего посольства в Хельсинки. Просил подтвердить пару мелких технических деталей для статьи, которую намерен напечатать в следующем месяце в «Кансан уутисет». Это левая газетенка. Если найдется что-то, способное нанести нам ущерб, то именно она может зажечь фитиль. Конечно, мы не знаем, что раскопал Каарна, но он утверждает, что имеет доказательства, будто бы британская разведка проводит в Северной Европе широкомасштабную операцию с центром в Финляндии.

Долиш улыбнулся, произнеся эту тяжеловесную фразу, и я улыбнулся тоже. Предположение, что Росс в Военном министерстве руководит огромной шпионской сетью, было весьма забавно.

— А что ответил ему сотрудник посольства?

— Бог его знает, — отмахнулся Долиш. — Но это дело надо выяснить. Несомненно, Росс пошлет кого-нибудь из своих. Министерство иностранных дел тоже в курсе, и вряд ли О’Брайан проигнорирует возникшую ситуацию.

— Это напоминает мне вечеринку, где все принимаются обсуждать ту девушку, которая ушла первой.

— Именно, — подтвердил Долиш. — Вот почему я хочу, чтобы вы отправились туда уже завтра утром.

— Минутку, — сказал я. Масса причин делала мой отъезд невозможным, но алкоголь еще туманил мой мозг. — Паспорт. Получим ли мы его в Министерстве иностранных дел или срочно затребуем у военного ведомства, в любом случае мы себя обнаружим. Они нас задержат, если захотят.

— Загляните к нашему другу в Элдгейте, — подсказал Долиш.

— Но сейчас уже полпятого вечера…

— Точно, — Долиш был непробиваем. — А ваш самолет вылетает в 9.50 утра. У вас в запасе еще 16 часов.

— Кроме того, я переутомился. — Это был мой последний довод.

— Переутомление — это просто состояние ума. Над некоторыми заданиями вы работаете гораздо больше, чем надо, над другими — наоборот. Нужно быть беспристрастнее.

— Но я даже не знаю смысла моей поездки в Хельсинки.

— Повидайте Каарна. Расспросите его о статье, которую он готовит. В прошлом он наделал глупостей — покажите ему пару страничек из его досье. Он будет благоразумен.

— Пригрозить ему?

— Великий Боже, ни в коем случае. Сначала пряник, потом — кнут. Если понадобится, купите его статью. Он вряд ли откажет.

— Это вы так считаете. — Я старался не показывать своего волнения. — В этом здании найдется по меньшей мере шесть человек, которые неплохо справятся с этой миссией. Даже если она и не так проста, как вы уверяете. Я же не говорю по-фински. У меня нет там близких друзей, я не знаю страны и не читал ни одного из связанных с этим дел. Почему же именно я должен туда ехать?

— Вы, — сказал Долиш, снимая очки и заканчивая дискуссию, — меньше других боитесь холода.

Старая Монтагю-стрит — это маленький грязный кусочек владений Джека-потрошителя в Уайтчэпел. Темные бакалейные лавки, непременные бочки с селедкой, магазин, где продается птица для еврейских праздников, ювелирные магазинчики. Развалины. Трущобы. Тут и там разбросаны свежевыкрашенные лавки с арабской вязью на вывесках — свидетельство новой волны обездоленных иммигрантов, наводняющих гетто. Три темнокожих малыша ездят кругами, быстро крутя педали старых велосипедов… За жилыми домами — снова магазины. В окне типографии — засиженные мухами образцы визитных карточек. Буквы полиняли и приобрели бледно-пастельный цвет, а сами карточки пересохли и висят на свету с закрученными углами. Велосипеды оставили на тонком снежном покрове замысловатые следы.

Дети наблюдали, как я вошел в типографию. Дверь перекосилась и открывалась с трудом. Над моей головой забренчал колокольчик, с которого посыпалась пыль. В маленькой передней стоял старый прилавок со стеклянной крышкой. Под стеклом — образцы различных материалов и деловых визитных карточек. На полке пылились пачки бумаги, всякая канцелярская мелочь, объявление, гласившее: «Мы принимаем заказы на штампы», и засаленный каталог.

Когда смолкли отзвуки колокольчика, из задней комнаты донесся женский голос:

— Это вы звонили по телефону?

— Да, я.

— Поднимайся, милок…