Ян Флеминг - Квант милосердия

Бонд отозвался:

— Прекрасное определение Оно великолепно отражает суть дела. Я понял, что вы имели в виду, и должен сказать, что вы абсолютно правы. Квант утешения — это тот минимум надежды, который дается человеку. В конечном счете вся любовь и дружба держатся на этом. Вы справедливо подметили, что человеческие существа очень ранимы. И если кто-то не только дает вам почувствовать вашу беззащитность, но явно стремится погубить вас, то это конец. Квант утешения становится равным нулю. Вы должны убираться подобру-поздорову, пока целы. Понимал ли это Мастерс?

Губернатор не ответил на вопрос Бонда. Он продолжил рассказ:

— По-видимому, Рода Мастерс услышала, как муж открывает дверь. Мельком взглянув на него, она успела заметить лишь его глаза, губы, линию подбородка. Усов не было, а волосы опять свисали неопрятными космами, как при первой их встрече. Рода заранее надела самое скромное из своих платьев и воспользовалась минимумом косметики. Она устроилась в кресле так, чтобы свет из окна падал на страницы книги у нее на коленях, но лицо оставалось в тени. Рода решила, что, когда Мастерс откроет дверь, она переведет взгляд с книги на мужа, покорный, смиренный, и будет ждать, пока он не заговорит. Затем она встанет, тихо подойдет и остановится перед ним, склонив голову. Она расскажет ему все и разрыдается, а он обнимет ее, и она будет обещать, обещать… Она репетировала эту сцену много раз, пока не осталась довольной.

В должное время и должным образом она подняла глаза от книги. Мастерс тихо опустил чемодан, медленно пересек комнату и подошел к камину. Облокотившись на каминную полку, он смотрел на нее отсутствующим взглядом. Глаза его были холодны и бесстрастны. Он засунул руку в карман и вынул листок бумаги. Сухим голосом жилищного агента он сказал: "Это план нашего дома. Я разделил его на две половины. Твои комнаты — кухня и твоя спальня. Мои — эта комната и свободная спальня. Ты можешь пользоваться ванной, когда она не нужна мне. — Он наклонился вперед и уронил листок на открытую книгу. — Ты никогда не должна входить в мои комнаты, за исключением тех случаев, когда к нам придут гости".

Рода открыла рот, собираясь что-то сказать, но Мастерс остановил ее жестом.

"Сейчас я последний раз говорю с тобой наедине. Если ты обратишься ко мне, я не буду отвечать. Когда у тебя возникнет нужда сообщить мне что-то, можешь оставить записку в ванной. Я надеюсь, что ты будешь готовить мне пищу и накрывать на стол без опозданий. Когда я поем, ты можешь располагать столовой. Я буду давать тебе двадцать фунтов в месяц на хозяйство. Эту сумму ты будешь получать через моих адвокатов по первым числам каждого месяца. Они уже готовят документы на развод. Я развожусь с тобой, и ты не будешь препятствовать этому, потому что не сможешь. Частный детектив собрал все улики против тебя. Суд состоится через год, считая с этого дня. К этому времени закончится срок моей службы на Бермудских островах, а до тех пор на людях мы будем вести себя как нормальные супруги".

Мастерс засунул руки в карманы и вежливо-вопросительно посмотрел на нее. К тому времени слезы уже текли по ее лицу. Она выглядела испуганной, как будто ее ударили.

Мастерс сказал безразличным голосом: "Может, ты хочешь что-нибудь спросить? Если нет, то забери свои вещи отсюда и иди на кухню. — Он посмотрел на часы. — Я хотел бы обедать каждый день в восемь часов. Сейчас полвосьмого".

Губернатор отпил виски. Он пояснил:

— Эту сцену я восстановил по тем крохам, что мне рассказал Мастерс, и более полным деталям, которые Рода Мастерс поведала леди Берфорд. Несомненно Рода старалась любым путем поколебать его решимость — доводами, мольбами, истериками, но он оставался непреклонным. Она никак не могла пронять его. Ей иногда казалось, что он уехал куда-то далеко и прислал в дом кого-то другого замещать себя во время их мучительных свиданий. В конце концов она была вынуждена смириться. У нее не было денег. Она не могла даже купить себе билет в Англию. За кров и еду ей приходилось делать все, что он говорил. Да, именно так все и было. Целый год они прожили, приветливые на людях, но замкнутые и одинокие, когда оставались наедине. Что и говорить, мы все были поражены переменой. Ведь никто из них не раскрыл их договор. Ей было стыдно признаться, у Мастерса не было причин для откровенности. Он показался нам чуть более замкнутым, чем раньше, но работал он первоклассно, и все вздохнули свободно, сойдясь во мнении, что какое-то чудо спасло их брак. Как ни странно, они приобрели отличную репутацию, даже стали популярной парой. Все было прощено и забыто.