Александр Тараданкин - Второй раунд

— Понимаю, — кивнул Лугунов.

— Мы встречаемся сегодня с вами последний раз. Впредь все мои просьбы к вам, а точнее — задания, — Гартенфельд сделал ударение на этом слове и, сняв очки, в упор посмотрел на Лугунова, — вы будете получать через тайник. А следовательно, туда же будете класть ваши ответы. Вы хорошо запомнили место у скамейки на кладбище? Эрна вам показывала его?

— Помню. Только я тогда не понял, зачем это нужно. Я вот нее хочу спросить вас, Иоганн Карлович… — кто вы такой? И еще…

— Не договаривайте, — оборвал его Гартенфельд. — Вы становитесь любопытным. Кто я, вас не должно интересовать. Достаточно того, что вы мой друг и сообщник, и за то, что вы уже сделали, вам грозит не один год тюрьмы, хотя бы за рижский привет от «дяди Боба», который вы так неуклюже передали. Поэтому, если хотите чистым выйти из этого положения и хорошо заработать — я не снимаю своих обещаний о поездке к ном и прочих перспективах — будьте умнее или, может быть, вы сомневаетесь?

— Нет, нет, — жалко улыбнулся Лугунов.

— Тогда я продолжу. Вот, — Гартенфельд достал из верхнего кармашка пиджака толстый и длинный плотничий гвоздь и передал его Лугунову.

Тот повертел гвоздь в руках.

— Что я с ним буду делать?

Гартенфельд взял у него гвоздь и без усилия отвернул шляпку. Внутри гвоздь оказался полым.

— Вы вставляете туго скатанный рулончик бумаги с вашим сообщением внутрь, плотно заворачиваете шляпку и вгоняете гвоздь в землю рядом с задней правой ножкой скамейки. Вот и все. Его заберут и взамен оставят другой, в котором вы найдете мои инструкции. В коробке, — Гартенфельд пододвинул Лугунову обычную на вид коробку папирос «Казбек», — фотоаппарат и запас кассет с микропленкой. Как вы потом убедитесь, кассеты легко входят в контейнер. Проявлять пленку будем мы сами. Для работы с ней не нужно специального освещения. В общем, сверху лежит инструкция. Прочтите и сожгите. Дальше вы рассказывали Эрне об изобретении одного вашего друга. Вы смогли бы переснять его?

— Трудно. Друга пригласили работать в почтовый ящик. А диссертация его хранится в секретном отделе института. Автореферат — это легче. Во всяком случае, я попытаюсь.

— Попробуйте и постарайтесь сделать это побыстрее. Через неделю мне уезжать.

— А Эрну я не увижу больше?

— Увы, мой дорогой. В будущем году вы целый месяц будете вместе. Она приедет и найдет вас, а потом поможем вам приехать к нам, если вы, конечно, не передумаете. Найдем, я думаю, способ. Купите какую-нибудь туристскую путевку. Ну хотя бы на пароходе вокруг Европы… Но все это детали. А теперь последний вопрос: как моя просьба о документах?

— Удалось достать не только паспорт, но и военный билет.

— Да вы просто молодец! — ударил себя по коленке Гартенфельд. — Зачем же вы вдруг задавали мне столько вопросов? Ну ладно. В этой пачке деньги, значительная сумма. Расходуйте осторожно, не вызывая подозрения. Помните мои наставления. Желаю удачи, мой друг. — Гартенфельд улыбнулся, — а в недалеком будущем… и родственник. Так, наверно? До свидания…

«Парень удачный, — подумал Гартенфельд, глядя вслед Лугунову. — В наше время просто находка». Он посмотрел на часы, поднялся и побрел в глубь парка. Недалеко от часовни, где покоился прах одной из владелиц этого роскошного дворца, он подошел к скамейке, на которой, уткнувшись носом в книгу, сидел человек.

— Если судить по портрету, княгиня была очаровательна, — обратился Гартенфельд к сидящему, так, словно они расстались пять минут назад и теперь продолжали разговор.

— Жаль, что умерла совсем молодой, — отозвался человек, отрывая взгляд от книги.

— У нас в таких случаях говорят: «Каждому свое». У вас это принято считать провидением господним. На самом же деле это жизнь с ее закономерностями. Не так ли, коллега Старк?

При этом имени незнакомец вздрогнул и осмотрелся по сторонам.

— Тс! Кларк, черт возьми! Кларк! И не иначе.

— Да, да, простите. Привычка.

— Люди нашей профессии не должны иметь привычек. Они их губят.

— Вы правы, Кларк, еще раз извините. Увидел вас — забылся. Расслабился. Вспомнил Брюссель, нашу совместную работу. Извечная немецкая сентиментальность. Уезжая, я просил дать мне надежный канал связи, но, мой бог, никак не предполагал, что это будете вы. И рад — мы опять в одной упряжке.

— Упряжка, пожалуй, одна. Верно. Но в этом заезде мне опять отводится роль пристяжной.

— Я понимаю, вам импонирует роль кучера, но он определился еще в начале скачек и порой помахивает кнутом.