Александр Тараданкин - Второй раунд

— Да, видимо, это не Лютце. Вот если бы удалось самому его увидеть поближе… Только нужно ли теперь тратить на это время, если не совпали отпечатки пальцев — значит, кто-то другой.

— По совести говоря, Евгений Николаевич, мне почему-то казалось, что Зандлер скрывается под именем Гартенфельда.

— Ну что ж, бывает. А может быть, все-таки Петров ошибся? Шутка ли, прошло столько лет. Да, вот что я упустил: не заметили наши товарищи одной особенности, о которой я вам говорил. Он иногда делал вот так… — Фомин несколько раз быстро напряг и распустил мышцы правой щеки. — У Лютце это едва заметно, нужно присмотреться. Кстати, Петров на это и обратил внимание, потому что портретного сходства с тем, прежним Лютце он не отметил, глаза узнал, лоб и это движение. Предупредите товарищей еще раз.

— Понятно.

— И принимайтесь за проверку других. У вас еще не проверены двое. Они, помнится, вот-вот должны приехать из Ялты.

Людмила Николаевна посмотрела на часы. Пора было собираться на работу. Уже несколько лет она вела на общественных началах хоровой кружок в заводском Дворце культуры, и это приносило ей большое удовлетворение. Сейчас, летом, занятия проводились нерегулярно. Но в назначенные дни она приходила вечерами во дворец, к тому же дома сидеть было скучно, а там всегда ее окружали люди, молодые воспитанники, каждый со своими мечтами, заботами и даже страстями.

Людмила Николаевна сама давно уже не пела — пропал голос. Произошло это неожиданно, в пору тяжелой болезни дочери, когда девочка несколько дней была на грани жизни и смерти. Но в Людмиле Николаевне открылось второе призвание — призвание педагога, она стала учить пению других.

Сегодня ей особенно хотелось быть среди людей. Утром позвонил Виктор Сергеевич и сказал, чтобы его не ждали — задержится в командировке еще на несколько дней. Дочь Иринка была на юге и писала маме хорошие письма. Они доносили запахи моря и виноградников, где дочь, с подругами по институту, работала на практике. Скорей бы уж Виктор заканчивал свои испытания и тогда они вместе поехали к дочери, как было задумано, и провели отпуск вместе. Если бы рядом не было тети Виктора Сергеевича, Людмила Николаевна просто бы извелась от тоски.

— Мама Катя, я ушла, — сказала она, заглянув на кухню, где старушка с завидным терпением помешивала в тазу большой ложкой кипящее варенье.

— Иди, голубушка. Только не задерживайся. Скоро поспеет, чаевничать будем со свеженьким. Попробуй пенки — язык проглотишь.

Отказаться было невозможно.

Людмила Николаевна вышла на улицу. Дневная жара спала, но каменные стены, тротуары все еще дышали теплом. Даже близость Москвы-реки не давала прохлады. На улице было много народу, москвичи спешили в парки и скверы. Большие очереди вытянулись у причалов речных трамваев. Когда она переходила улицу, заметила, что за ней следом идет молодой человек. Ей показалось, что он только что встретился с ней в подъезде дома. А вот теперь торопливо шел сзади. Она обернулась, парень прошел мимо. «Наверно, новенький, из нашего дома», — решила она.

Лугунов вышел из автобуса на остановку раньше центрального входа в усадьбу «Архангельское». Прошел в парк, направляясь к памятнику Пушкину, у которого его должен был ждать Гартенфельд. Лугунов спешил — он опаздывал к условленному времени. Иоганн Карлович сидел на скамейке и читал газету. Лугунов сел рядом, поздоровался. Гартенфельд неторопливо свернул газету и положил в карман.

— Слушаю вас.

— По адресу, что вы мне дали, Денисовы давно не живут. Их бывшая соседка по дому — ее внучка дружит с дочерью Денисовых Ирой — рассказала, что они три года назад переехали в высотное здание, назвала адрес. Бабка попалась разговорчивая, объяснила, что ее Татьяна и Ирина учатся в одном институте и сейчас где-то на юге, под Сухуми, на практике. Я поехал по новому адресу Денисовых в высотный дом. Заходил в разные подъезды. Нашел там одну лифтершу. Сказал, что забыл номер квартиры Иры Денисовой. Она довольно-таки сердито объяснила, что Ирины нет — она на практике. И самого, мол, хозяина нет. А Людмила Николаевна, дескать, только что вышла. Хотите догоняйте и спрашивайте, что надо. Вон, она, мол. Я догнал ту, на которую она показала. Интересная, в общем-то женщина, лет сорока.

— Догонять ее вам не следовало бы, — поморщился Гартенфельд. — Лучше бы она вас не видела.

— Не подумал.

— Теперь уж ладно, постарайтесь узнать телефон. И надо выяснить, так сказать, распорядок дня Денисовой. Сегодня же. А в целом вы вполне удовлетворительно выполнили мою просьбу. И я вам обязан. Теперь телефон, и все. Я позвоню вам вечером домой. После этого настоятельно рекомендую об этой моей просьбе забыть. Совсем. Ясно? Это в ваших же интересах.