Юрий Корнилов - Горячее сердце

Дуденец заговорил после ужина.

Он не знал, с какой стороны мы вышли на него, а у нас было признание Утина. Федор назвал еще одного армейского сослуживца, с которым, как и с Дуденцом, обменялся домашними адресами. Новый «подпольщик» жил недалеко от Железогорска, в поселке Макаровка. Он казался заводилой всего дела, называл себя «главным теоретиком», «вождем». По его заданию Федор ездил в Железогорск. Там, правда, он долго не мог понять, кто же из дружков главнее, когда Дуденец представился «президентом». А заплатив по требованию «президента» «членские взносы» в размере 10 рублей, Федор предположил подобную обираловку и со стороны, «вождя» и вовсе взволновался. Он так и не понял, что требуется от него, но, когда Дуденец его припугнул, Федор обещал «содействовать». Вернувшись домой, Утин еще полгода посылал руководителям «Легиона» фальшивые донесения, а потом все же не выдержал, собрал все накопившиеся у него «документы» и пошел к нам…

Поняв, что нам известно о его макаровской связи, Дуденец показал, что в июне позапрошлого года в армии он познакомился с ефрейтором Вячеславом Сверчевским, который предложил ему помочь подготовиться к поступлению в институт, хвастаясь своими познаниями в области общественных наук. Но в июле Дуденец уже демобилизовался, оставив Вячеславу свой домашний адрес, так как тот обещал прислать список книг для занятий. Дуденец первый напомнил о себе — письмо осталось без ответа. Только через 8—9 месяцев незадачливый ефрейтор сообщил, что по болезни списан из армии, живет в Макаровке и приглашает приехать к нему — позаниматься. Что ж, для милого дружка… Дуденец отправился в Макаровку, где его ждал должник-репетитор. Вместо учебного курса, рассказывал нехотя Евгений, дружок преподал странные вещи. Будто бы в стране формируется «Легион интеллектуалов» — будущая элита общества. Принимаются туда люди только очень образованные, но он может поручиться за земляка. По блату — как откажешься! Евгений согласился стать «легионером». Провожая, Сверчевский дал ему две тетради «с конспектами». Евгений дома прочитал их и… «сжег, потому что ничего не понял». В сентябре Сверчевский прислал новые документы — «Программу», «Устав»… Дуденец и их, говорит, уничтожил…

Он не знал, что все эти «уничтоженные» материалы Пастухов разыскал у Мальцева — в чемодане, глубоко запрятанном на печи. Он не знал, что сегодня же в Макаровке задержан Сверчевский и у него обнаружены письма Дуденца с подробным обсуждением «непонятых» «конспектов». Он также не знал, что Утин детально расписал свою экскурсию в Железогорск, рассказав о паролях, шифрах, псевдонимах… О том, что именно Федор опередил его, Дуденец не знал, и потому на вопрос Скорикова: «Кто к вам приезжал?» (Сергей Павлович подразумевал, естественно, Утина) — Дуденец мрачно поведал нечто для нас новенькое. Приезжал курьер от Сверчевского, кличка Лихой, фамилии не знаю, сказал, что прибыл с ревизией, мол, слабосильно работает железогорская группа, пожил несколько дней и уехал обратно. О чем говорили — завтра расскажу, а сейчас чувствую себя усталым и прошу дать мне сосредоточиться. Допрос окончен в 20.40.

Тот первый, показавшийся мне очень долгим день глубоко, хотя и осколками, врезался в память. Позже я понял, что сильно нервничал тогда. Впервые я участвовал в серьезном деле. Впервые настоящий враг был со мною с глазу на глаз.

Еще в юридическом, на практике и в оперативном комсомольском отряде, мне приходилось задерживать хулиганов и даже одного грабителя. Это были преступники, но они были частью нашего общества, порождением его недостатков — дурного воспитания, попустительства, разливанного моря спиртного и т. п. От них можно было избавиться, как от болячек на теле — залечивать, пока это место не обретет здоровый цвет. Столкнувшись с «интеллектуалами», я подумал: это чужеродные микробы, занесенная извне, как от удара ножом, инфекция, и чтобы излечиться от нее, надо прежде всего извлечь грязь из раны. Арест «легионеров» стал естественной мерой защиты общественного здоровья.

Нет, мы не опасались, что «интеллектуалы» смогут подать другим заразительный пример. Болезнь легко распространяется лишь в нездоровой среде, а называть таковою окружавших преступников людей — не было ни повода, ни причины. Опасность этого преступления мне виделась в другом — в том, что «интеллектуалы» посягнули на сами устои нашего государства, нарушили основной нравственный закон нашего общества: любить свою Родину; без этой любви, порождающей в высшем взлете Павку Корчагина, стахановцев, молодогвардейцев, Гагарина, — невозможно представить советского человека. Нет ничего противнее предательства, вдвойне омерзителен изменник Родины. Трудно, не могу подобрать самые сильные, точные слова, чтобы выразить всеобщее отношение к такому тяжкому преступлению. Ну вот: многие из нас, наверное, увидев драку двух подвыпивших парней, могут в смятении отвернуться, отойти. Но ни один, я уверен, не сможет остаться равнодушным, если на его глазах ослепленный клеветой и злобой сын поднимет руку на родную мать; любой из нас не удержится, ринется с криком, чтобы тут же остановить и наказать безумца. Я подумал: сына, избивающего мать, схватит за руку любой, но как распознать негодяя, тайком подтачивающего материнскую жизнь? Наверное, в этом и заключается сложность нашей работы. Нас обучают специальным методам борьбы с преступлениями против государства, это профессиональные навыки, а опираться они должны, как на фундамент, на обостренное чувство справедливости.