Рувим Фраерман - Избранное

Они его не знали, бойцы были новые. Но они нежно взяли его на руки и положили у края окопа, на солнце.

В это время подошел помощник командира роты этого участка, человек уже немолодой, в шинели, пробитой осколками во многих местах. Он секунду глядел в слепое, обожженное лицо сапера, не узнавая его; спросил, не веря своим глазам и все еще сомневаясь:

— Шершавин, это ты?

— Да, я, товарищ старший лейтенант.

— Так это ты, Шершавин? — Он подбежал к нему, приподнял от земли, положил его голову на свои руки. — Откуда ты? Автоматчики вернулись и сказали, что ты погиб на мосту. Но все равно — мы искали тебя две ночи подряд. Искали — и никого не нашли.

— Значит, живы автоматчики? — сказал Шершавин с радостью. — А я боялся спросить!

И он рассказал командиру все, что с ним было.

— А ты видишь что-нибудь? — спросил его тихо командир, снова вглядываясь с беспокойством и жалостью в темные ожоги на его лице, в его распухшие глаза и веки.

Шершавин покачал головой. Потом сказал:

— Нет, но я буду видеть.

— А ты слышишь меня хорошо? — спросил командир.

— Все слышу, — ответил Шершавин. — Тихо у вас тут.

Командир с облегчением вздохнул.

— Сейчас тихо, — сказал он. — Нету у нас больше немцев на этой стороне. Может, мины их только остались. А вот когда ты мост взорвал, шум тут был большой. Бой мы дали немцам. Дивизион «катюш» ударил. Автоматы били, пулеметы, артиллерия. До восьми часов утра шел бой. Слышал ты это?

— Этого я не слыхал, — сказал Шершавин.

— А какое сегодня число? — спросил командир. — Ты знаешь?

Шершавин задумался и начал считать.

— Восемнадцатое, — сказал он, наконец. — Потому что полз я три ночи. Соловьи пели. Три ночи я полз и два с половиной дня.

— Нет, — сказал командир, — сегодня девятнадцатое. Значит, был ты, Шершавин, целые сутки без памяти. Потому-то и боя нашего не слыхал. А мы тебя искали-искали и направили материал о посмертном присвоении тебе звания Героя Советского Союза.

Шершавин улыбнулся всем своим обожженным лицом и сейчас же тихонько застонал. Даже эта необыкновенная радость причиняла ему страдание. Но он все же сказал:

— Ну вот, посмертно! Зачем посмертно? Я жить хочу. Я буду жить.

Тогда командир обнял его бережно и накрыл своей шинелью, чтобы согреть.

— А есть ты хочешь? — спросил его командир.

Он попросил только кусочек хлебца — граммов сто.

Бойцы дали ему хлеба. Он медленно съел его. Это был первый кусок, который он съел за четыре дня. Затем выпил полкружки воды и уснул под старой, пробитой осколками шинелью командира. Но какая теплая она была! Как чудесно пахло от нее русским сукном, мокрой землей, махоркой! Он перестал дрожать.

Разбудил его минометный огонь. Немцы били и били по этой самой точке, будто знали, что вернулся сюда тот бессмертный советский солдат, что так дерзко разрушил их переправу, так невозвратимо отбросил их назад и уложил в задонских степях, среди плавней, столько немецких солдат.

Земная пыль и пламя танцевали в траве.

Бойцы подняли Шершавина на руки, втащили в окоп и спрятали его в глубину от новой смерти. А мины ложились уже у самого края.

Окопы начало засыпать землей.

Так длилось пятнадцать минут. Потом разрывы стихли, обстрел кончился. Пришли товарищи его, саперы, сняли с него землю, положили его тихо на носилки и пошли по ходам сообщения.

Тело болело от ожогов, от холода, от земли, навалившейся на него своей великой тяжестью, но душа была крепка и спокойна. Его несли товарищи по тем недоступным ни для какой смерти ходам сообщения, по которым незримо сливается воедино душа великой армии великого народа, сражающегося за свое отечество.

И старший сержант Шершавин начал снова жить.

Он слышит, он видит, он трудится.

Недавно мы видели его с его Золотой Звездой.

1944

Эти сказки написаны по мотивам народных сказок Китая и Тибета, но сюжет их свободный.

Я пользовался разными источниками — как литературными, так и устными рассказами, которые довелось мне самому слышать и записать на Дальнем Востоке со слов китайских рыбаков, охотников и приискателей.

Некоторые из этих сказок — «Дочь дровосека», «Мальчик Бадмарак», «Вол, лисица и клещ» — существуют и в старых русских переводах, однако в других, отличных от этого вариантах.

Сказки живут, как птицы. Только в родной стране вьют они свои гнезда, хотя и улетают часто в другие страны зимовать. Поэтому следы китайских сказок мы встречаем у многих народов, живущих по соседству с Китаем: у монголов, японцев, тибетцев, даже у киргизов и индусов.