— Как видите, ваша попытка обмануть нас заранее обречена на провал. Советую еще раз: давайте правдивые показания. Это в какой-то мере облегчит вашу участь.
Цзин подавленно молчал.
— Итак, продолжим нашу беседу. Для чего вам были нужны обнаруженные у вас при обыске книги «Краткий курс истории ВКП(б)», «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького, «Молодая гвардия» Александра Фадеева и другие?
— Я читал их, чтобы углубить свои знания русского языка.
— Какие еще языки знаете?
— Кроме китайского и русского, других не знаю, — опустил Цзин глаза.
— Ну, что ж. Давайте разберемся и с языками, — сказал Кузнецов, когда Цзин расписался под своими ответами. — Вы заявили, что русским языком овладели, когда отбывали наказание. Но нам известно, что во время следствия по вашему делу в Хабаровске вы почти не прибегали к услугам переводчика.
— Я… я ошибся, — выдавил, заикаясь Цзин.
— Так когда же вы изучили русский язык?
— Еще в Маньчжурии, — выдавил Цзин.
— Знаете ли японский?
— Немного. Учил в школе… Потом почти все забыл. Так, отдельные слова помню.
— Повторяю вопрос, — не обращая внимания на слова Цзина, спокойно сказал Кузнецов. — Знаете ли японский?
— Очень плохо.
— А на каком языке разговаривали с японскими офицерами и чиновниками в Фуюани?
— На… на китайском и отчасти на японском.
— А на каком языке разговаривали с китаянкой Соней в Алма-Ате?
— На японском, — вынужден был признать Цзин. — Но я с 1942 года не говорил по-японски и думал, что забыл его.
— Значит, вы знали его довольно хорошо? — почти утверждая, произнес Кузнецов.
— Да.
— Вы в каждом ответе пытаетесь исказить правду, — заметил Кузнецов. — Чистосердечное и откровенное признание советским судом берется во внимание при определении меры наказания. У вас, по-моему, была возможность убедиться в этом.
Цзин Чжан-чжу тяжело вздохнул, вытер о колени потные ладони рук. Попросил воды. Жадно отпил несколько глотков и стал рассказывать.
— Японский язык я стал изучать еще в школе. Мне также приходилось дружить с детьми японских колонистов. Очень хотелось выбиться в люди, чтобы не копаться всю жизнь в земле. В ноябре 1939 года сдавал экзамены, в том числе и по японскому языку. Позднее получил назначение в Цзямусы. Знание японского языка пригодилось и тогда, когда я задумал перейти в СССР. Перед этим обратился с просьбой о переводе в Фуюань, так как назначенный туда человек не согласился ехать.
— Какова истинная цель вашего перехода госграницы?
— Я думал обратиться в китайское консульство в Хабаровске, о котором узнал еще в 1939 году в Мукдене из журнала «Куадис бао». Хотел попросить переправить меня в Китай, где я включился бы в антияпонскую борьбу.
— Разве нельзя было бороться с японцами в Маньчжурии?
— Я не знал о таких возможностях в то время. Хотел воевать против оккупантов с оружием в руках.
— С кем вы поддерживали знакомство в период проживания в Фуюани?
— Кроме чиновников уездного управления, знакомств ни с кем не заводил.
— Почему?
— Японцы следили за каждым китайским чиновником, и любое знакомство рассматривалось как попытка установить связи с партизанами.
— Вы находились в Фуюани почти два года. Применяли ли японцы репрессии к китайцам в это время?
— Да. Двух китайцев арестовали за связь с партизанами. Полицейско-пограничный отряд в 1940 и 1941 годах несколько раз проводил карательные операции.
— Следовательно, партизаны в районе Фуюани появлялись?
— Да.
— Почему же вы уверяете, что не знали, где найти партизан? С какой целью перешли госграницу?
— Я боялся пойти… к партизанам. И потом был связан с группой патриотов, по поручению которых должен был пробраться в Китай.
— Кто они? Назовите фамилии, — настаивал Кузнецов.
— Я н-не могу их назвать.
— Может быть, вам помочь? — осведомился Кузнецов с усмешкой. — Например, Лю Ке-гун.
— Да, мы учились одно время с ним, потом… встречались, — глухо сказал Цзин.
— Лю Ке-гун, — уточнил Кузнецов, — был разоблачен как агент японской разведки. Так где вы с ним учились — в Харбине или Мукдене?
Цзин испуганно отшатнулся и, словно в ожидании удара, закрыл лицо рукой.
Сбиваясь, перескакивая с одного на другое, Цзин Чжан-чжу стал рассказывать, что перешел границу по заданию японского офицера. Он должен был выяснить, есть ли оборонительное сооружение но Амуру, попытаться выяснить расположение воинских частей.
Сделав записи, Иван Григорьевич задал еще один вопрос:
Читать дальше
