— Товарищ полковник, имени и фамилии этого человека, оказывается, не знают и повар с конюхом, — закончил Мустафин.
— Даже так, — Даниил Осипович повертел в руках карандаш, внимательно посмотрел на Мустафина. — Так говорите, плотник Ваня исчез из консульства за день до появления неизвестного сборщика макулатуры у старой крепости?
— Так точно.
— Странное совпадение. Очень странное…
* * *
Постепенно в папке Ивана Григорьевича накапливались бумаги: справки, заявления, записи бесед, планы работы. Из всей этой писанины постепенно вырисовывалась какая-то еще неясная картина. Но делать выводы Кузнецов не спешил, продолжал методично проверять заявления, ходить в организации, на предприятия, беседовать с людьми. Он искал человека, который у старой крепости собирал бумагу, неизвестного со станции Алма-Ата первая, корейца, что был в Тастаке.
У Ивана Григорьевича сложилось твердое мнение, что во всех случаях это был человек лет 28—30, одетый в черные пиджак и штаны из дешевой материи, в черную фуражку. Толстогубый, большеухий. Но вот прошло несколько месяцев, а о незнакомце, которого разыскивал Иван Григорьевич, никаких сведений больше не поступало. Никто не знал, как его по-настоящему зовут, где он живет. Мустафин, правда, выяснил, что плотник Ваня тоже носил черные штаны, да и черная фуражка у него вроде есть. Но это не достоверно. Кузнецов понимал, одежда — примета не очень надежная. Пиджак можно снять, брюки и фуражку заменить.
Ничего определенного не дала и разработка версии Мустафина о заезжем агенте. Запросы к пограничникам в свое время были направлены. Однако в интересующий период нераскрытых переходов через государственную границу не было.
«Видимо, мысль о маршрутном агенте придется отложить и пристальнее заняться поиском неизвестного среди местных жителей, — решил Кузнецов. — Нужно проверять каждого из тех, о ком шел разговор у Сухомлинова. И опять же нельзя слепо подозревать каждого только за то, что он иностранный подданный или человек без гражданства…»
Унывать Кузнецов не любил. Да и время, потраченное на поиски, дало свои результаты. Кое-что удалось узнать.
Как-то, возвращаясь с работы, Кузнецов встретил Ван Шен-гуна.
— Здравствуйте, товарищ инспектор, — обрадовался Ван. — Что не заходите?
— Работы много. Как живете, как у вас дела? — поинтересовался Кузнецов.
Ван Шен-гун радостно заулыбался.
— О-о-о, дела шанго! Как говорят русские: «На большой!» Читали, как наши чанкайшистам в Маньчжурии дают?
— Читал, читал! — улыбнулся Кузнецов.
— Маньчжурия почти вся освобождена. Да что Маньчжурия! В центральном Китае гоминдан теряет города и солдат. Кое-кому от этих вестей, наверно, выть по-волчьи хочется.
— На кого так вредно действуют радостные известия?
— А на вице-консула Чжан Цзяна, — довольно засмеялся Ван Шен-гун.
— А-я-яй! Такой уравновешенный человек и так расстроился…
— Если верить тетушке Лю, этот господин даже заговариваться стал. Приехал, говорят, из ташкентского консульства какой-то важный чиновник. Чжан Цзян разговаривал с ним и вдруг заявил: «Бамбук укоренился и расцвел!» А кто из китайцев не знает, что если бамбук расцвел, в этом радости мало — он погибнет!
— Вот как? — искренне удивился Кузнецов. — А может, господин Чжан просто выпил? А с пьяного какой спрос.
— Да нет. Тетушка Лю уверяет, он был трезв.
— Может, стихи обсуждали, — предположил Иван Григорьевич.
— Чего бы ради стихов тащиться чиновнику в Алма-Ату из Ташкента. В Китае такие дела происходят, что не сегодня-завтра самому Чан Кай-ши будет крышка. Какие тут стихи.
— Да, успехи Народно-освободительной армии убедительны, — заметил Кузнецов. — Будем надеяться и дальше дело пойдет так же хорошо.
— Спасибо на добром слове. Я знаю, советские люди горячо сочувствуют делу китайской революции. Когда я воевал против японцев, еще тогда слышал про ваших советников. У нас, правда, отряд был небольшой и мне не довелось сражаться рядом с русскими.
Ван Шен-гун некоторое время молчал, потом снова вернулся к вице-консулу.
— Может, какую-нибудь пакость затевают? Ведь от таких, как Чжан Цзян, всего можно ожидать. Не случайно он препятствовал выезду китайцев на родину в трудные годы. Да и сейчас неспроста вынюхивает настроение китайцев, их отношение к гражданской войне. Через Лю Пе-ина, Чу Лан-тина распространяет панические и провокационные слухи. Говорит, скоро коммунистов Китая сотрут в порошок… Кое-кто верит в это, поддакивает Чжан Цзяну. Особенно усердствует Лю Пе-ин, служивший у японцев.
Читать дальше
