Андрей Гуляшки: Аввакум Захов против 07

Какая тишина! Слышно только, как клокочет вода.

Я, как и другие, молча гляжу перед собой. Впереди по ходу корабля, несколько слева, на расстоянии какой-нибудь четверти мили, в снежном вихре вырастает белое видение — ледяной холм с отвесными склонами. Словно четырехэтажный дом без окон, без балконов, с плоской крышей. Ужасно тоскливо и холодно.

Этот первый айсберг никто не встречает криком «ура». Все глядят на него молча, насупившись.

Крутится снежная карусель, на мачте качается Сяо.

22 августа. День длится всего несколько часов. Утренняя густая мгла постепенно сереет, а уже в час дня спускаются черные, как сажа, сумерки. Идет снег. Океан — сколько видит глаз — покрыт снежны ми хлопьями. Тут и там эти снежные лоскуты собираются в кучу и образуют белые ледяные поля.

23 августа. Мы плывем среди белых полей. Вода видна только у самого борта — кипит, смешиваясь с комьями снега.

Тот же день. После полудня. Сплошное белое поле, больше ничего!.. Снег прекратился.

Вечер. Пришел Смит, принес с собой бутылку рому. Он совсем повесил нос, пьет и молчит. Я спрашиваю, почему он такой мрачный. Он пожимает плечами, вздыхает. Потом сообщает мне, что мы скованы льдами и уже около часа дрейфуем, но, слава богу, ледяное поле движется по нашему курсу, к тому месту, где нас должен встретить ледокол…

Смит не лишен воображения, ему мерещится ледокол.

24августа. Железная улица и ледяное поле почти на одном и том же уровне. Перебравшись через перила, можно поразмяться на «суше».

Со стороны правого борта неумолимо приближаются, громоздясь одна на другую, бесчисленные ледяные глыбы. До этого нагромождения льда остается каких-нибудь сто шагов.

Небо заволокли тучи, южный горизонт растворился в черноте.

25 августа. С юга дует ужасный ветер, идет снег. Временами сквозь снежную завесу проступает нагромождение льдов — теперь от него до правого борта шагов двадцать.

Ледяное поле вздрагивает, ребра танкера гнутся, скрежещут. На Железной улице — паника. Те, что в беретах, выносят наружу какой-то груз — бочонки, ящики. Франсуа в своей роскошной фуражке то и дело подает команду свистком, расхаживая, словно маршал.

После полудня. Раздается грохот, будто орудийный выстрел. Выбегаю на палубу. У кормы треснул лед. Смешанная со льдом и снегом вода клокочет.

У нашего танкера возобновилось дыхание, заработал винт. Пытаясь расширить трещину, Франсуа дает задний ход, лавирует вправо, влево.

Стонет, завывает метель. Снег, снег.

Вечер. Я побрился, надел на себя все чистое. Готовлюсь к празднику: через два часа я играю ва-банк.

Пришел Смит. Принес мне провизию в кожаном мешке. На всякий случай!.. Я предлагаю ему позвать Ганса и Альберта. У меня в кармане пачка долларов, почему бы нам не разыграть их? Кто знает, что нам готовит завтрашний день?

Озабоченный и подавленный Кондор вдруг оживляется. Кто знает, может, умереть легче, когда имеешь в портфеле лишнюю пачку долларов, помимо тех, что достались за Сяо.

Я наливаю им рому. В игре мне «не везет». Я продолжаю проигрывать. К одиннадцати часам Смит и прочие уснули. Я позаботился, чтобы на сей раз они поспали подольше, до завтрашнего утра.

Вытащив из кобуры Смита пистолет, я прячу его у себя на груди. Последняя экспедиция в «мир инфракрасного». Если удастся, если все сойдет благополучно.

Без пяти одиннадцать. Свет выключен. Я закрываю записную книжку…

Аввакум вышел на палубу. Его встретила воем метель. Мрак гудел, выл, обдавал стужей.

На Железной улице шумно — мелькали люди, раздавались свистки. Ящики, сложенные здесь раньше, перетаскивали теперь к корме, ближе к тому месту, где во льду образовалась трещина и булькала вода.

Пришлось переждать минут десять, пока освободится проход наверх. Теперь не было нужды снимать ботинки и проходить на цыпочках — никто на него не обращал внимания. Одни были заняты своим делом, хлопотали возле собственных вещей, слонялись в темноте, как неприкаянные; другие выполняли чьи-то приказания, но как бы по принуждению, вслепую.

Завывала метель, судно лавировало то вправо, то влево, зубами и когтями отвоевывая образовавшийся узкий проход к открытой воде.

Наконец путь освободился, и Аввакум бросился по трапу наверх, к капитанскому мостику. Железную дверь, которая вела к профессору Трофимову, по-прежнему охранял матрос с автоматом. Тут еще был какой-то порядок.

В рубке рулевого стояло несколько человек, но его никто не заметил. А может, озабоченные боковой качкой, тем, как бы протиснуться в образовавшуюся трещину, они не обратили на него внимания.