Андрей Горняк - Битая ставка

Он насупился, снял ее руки со своих плеч, слегка отстранил ее от себя и, ссутулившись, шагнул мимо конвоира за порог.

Долго не могла успокоиться Шубина. Сидя у стола, плакала тихо, подперев рукой подбородок. В таком положении ее и застал вошедший в комнату Васин. Поздоровавшись, сел рядом с ней, намереваясь продолжить разговор, но увидел, что еда стоит нетронутая, спросил:

— Вы что же, Надежда Арсентьевна, не завтракали?

— Какая теперь еда?..

— Меня зовут Аркадий Павлович...

— Тяжко мне, Аркадий Павлович, ох тяжко! Лучше б не встречала я его. Душу разбередила только. Что он натворил-то, скажите? Что с ним будет? Скажите правду!

— Правду? Суд его ждет. Я вчера уже сказал вам, Надежда Арсентьевна, враг он, ваш сын. Враг и вам и народу нашему. Не на прогулку и не только для встречи с вами его сюда послали немцы. Он пошел по стопам отца.

— Ах ты, боже мой! Он сам-то вам хоть что-нибудь рассказывал?

— Говорит очень мало, правду скрывает.

— Может, вы при мне с ним погутарите? Я бы постыдила его, ведь сын он мне!

— Это можно, если вы этого желаете. Пока позавтракайте и никуда не уходите со двора, а то часовой вас не выпустит без моего разрешения.

В обед встреча состоялась. Майор Васин в присутствии матери спросил Шубина о цели прихода из-за линии фронта.

И снова Шубин будто преобразился. Не было вчерашнего Алексея, не было ни дрожи в голосе, ни искренности в васильковых глазах. Они опять смотрели колюче, настороженно, исподлобья. Он повторил то же, что рассказывал на предыдущих допросах. И ни слова сверх того.

— Вижу, Шубин, вы ничего не осознали,—покачал головой Васин.

— Алеша,— обратилась к нему мать,— скажи ты все, ради бога. Ну осудят тебя, а там, даст бог, и жив останешься. Жить будем вместе.

— Нет, маманя, жизни дальше мне нет! Тут я враг, и один мне конец.

— Что же ты натворил, сынок?

— Что натворил? А как только подрос и как стал понимать, кто мой отец, кто дядя Андрей, что с нами сделала Советская власть, так с тех пор у меня начала расти злость на всех. Я никому не могу этого простить. Всех бы этих активистов, коммунистов...— он зло заработал желваками.

— За что так, сынок? Что же они тебе сделали плохого?

— Жизнь они мне покалечили, еще до войны по судам затаскали, баландой кормили да работать за троих заставляли.

— За что же тебя судили?

Шубин молчал...

— Ларек он с дружком обокрал до войны,— вмешался Васин.— А с начала войны он вместе с вашим братом Нилиным Андреем Арсентьевичем полицией руководил в поселке шахты «Кондратьевка», где братец ваш жил до начала войны. Там они при немцах всю власть вершили.

— Что же это, батюшки, значит, и сын мой людей мордовал?

Шубин сорвался:

— Да, было! Стрелял! Убивал! — бросал он в лицо опешившей матери.— А что? Или они нас, или мы их! Вот посмотришь, скоро всю Россию...

Шубина поднялась, подошла к сыну, удивленно посмотрела на него, как бы пытаясь убедиться, он ли это говорит, и щеку Шубина обожгла по-матерински тяжелая пощечина. Затем она отошла к окну, отвернулась, закрыв лицо руками, и так стояла, не оборачиваясь больше к сыну, которого второй раз в жизни, на этот раз окончательно— потеряла.

Алексей встал с табурета, хотел сказать что-то матери, но лишь махнул рукой. Так и ушел, унося с собой злобу, что накипела у него, кажется, на весь мир. В том числе и на эту женщину, давшую ему жизнь, вскормившую его...

— Такие дела, мать,— поднялся из-за стола Васин.

Он предупредил Надежду Арсентьевну, чтобы она о происшедшем ни с кем не делилась, и распорядился отправить ее домой. К вечеру Шубина уехала в надежде встретиться с сыном еще раз. Но встреча не состоялась...

Утром следующего дня часовой, принесший завтрак, обнаружил Шубина мертвым. Врач осмотрел труп и констатировал смерть от обильной потери проз и: арестованный вскрыл себе куском оконного стекла вены.

В кабинете Васина четверо: он сам, Юдин, Гречкин и бывший обер-ефрейтор Иоган Бельтфер. У Бельтфера не только белый, коротко стриженный «ежик», но и брови и даже ресницы удивительно молочного цвета. Поэтому довольно трудно определить возраст этого человека. Впрочем, по резким складкам на лбу и щеках можно предполагать, что и ежик, и виски немецкого коммуниста припорошены сединой.

— Вам, товарищ Бельтфер, поручается выполнить роль одного из тех, против кого вы вели борьбу там, у себя на Родине, ради чего недавно рисковали, переходя через линию фронта к нам,— начал Васин.— Готовы ли вы к такому заданию?