Андрей Горняк - Битая ставка

— Здесь-то ясно. А вот когда в руки энкаведэ попадешь, то вся ясность пропадет. Я вам рассказывал, как побывал в их лагерях.

Немец понял конец фразы и без перевода, пренебрежительно махнул рукой:

— А-а! То был пустяк! Маленький воришка, который не умел, как это говорят русские, спрятать конец в воду. Ну ладно,— начал раздражаться Вильке.— На самый крайний случай: вы — дезертир. Вчерашняя легенда. Не забыли? Вас будут судить. Может представиться удобный случай — попытайтесь бежать; дезертиров они не очень охраняют. А если осудят, так теперь они за это не в тюрьме держат, а отправляют на фронт, чтобы там осужденный искупил свой проступок. А это как раз то, что вам и надо. При удобной ситуации, особенно когда русские начнут отступать, перейдете фронт и возвратитесь к нам. Конечно, тогда вы задание не выполните и экзамен не выдержите. Но, повторяю, это на самый крайний, последний случай. Ясно, господин Шубин?

— Все ясно...

Такой разговор состоялся три дня назад. А сегодня Шубин-старший и Ятаров с наступлением темноты простились с ним на берегу пролива. За линию фронта пошел еще один агент абвера — 3юйд-113.

Старший лейтенант Карнов — начальник войскового поста — вот уже третий час настойчиво допытывался у сидящего перед ним молодого человека во флотской форме, кто он и с какой целью появился в прифронтовой полосе.

Допрашиваемый, назвавшийся Нилиным Алексеем Андреевичем, утверждал, что в этом районе он проездом, а в прифронтовую полосу следует с поручением своего командования: разыскать энскую морскую бригаду и отобрать из ее состава специалистов, служивших во флоте до списания на берег. В подтверждение допрашиваемый ссылался на изъятые у него при задержании командировочное предписание и приложенное к нему письменное задание. Внешне все было будто логично.

Но Карнова несколько смущало и настораживало поведение Нилина. Он все время суетился, требовал поскорее освободить его, заискивал, прятал глаза от прямого взгляда и никак не мог найти подходящего места своим рукам. Задержанный явно что-то не договаривал. Когда Карнов заявил, что показания в ближайшее время уточнит через командование части, командировавшей его сюда, Нилин стал еще больше волноваться и сетовать на то, что проверка затянется, так как его часть находится далеко отсюда, на южном побережье, поэтому-де из-за такого досадного недоразумения он сорвет выполнение задания. Карнов также обратил внимание и на такую, казалось бы, малозначительную деталь: обычно аккуратно и даже элегантно одетые флотские офицеры и младшие командиры, с которыми ему не раз приходилось встречаться, заметно отличались от сидящего напротив. Одежда ка незнакомце плохо отутюжена, на рукавах несколько мешковатой фланелевки сохранились следы складок от долгого хранения. Правда, это ни о чем не говорит: ведь война, может всякое быть. Части морской пехоты, сформированные из числа моряков, ранее служивших на боевых кораблях, действительно есть в составе отошедших сюда войск Красной Армии. Но проверить сомнения стоило, раз они возникли.

Профессиональное чутье подсказывало: с освобождением Нилина спешить не следует. Надо разобраться и проверить все до конца.

— Где же вы служили, Нилин, до прихода на материк?

— На лидере «Харьков». Я был старшиной Б4-2, затем служил в морской пехоте.

— А как вы оказались на берегу?

— Наш лидер при возвращении на базу из района, где мы поддерживали высадку десанта, был торпедирован. Оставшихся в живых, в том числе и меня, подобрали наши корабли и доставили на берег. С тех пор я и стал сухопутным моряком. Ну это временное дело. Вот разыщем наших флотских, укомплектуем новые корабли — и в море.

«Харьков» торпедирован?— засомневался Карнов.— Вранье! По-моему, он жив по сей день».

Последнее показание Нилина уже почти не оставляло сомнений в том, что отпускать моряка нельзя. «Очевидно, немцы считают этот корабль потопленным,— размышлял Карнов.— Действительно, они торпедировали его несколько раз, но не потопили».

Старший лейтенант отрывает от газеты, которой застелен стол, косую полоску, почти неуловимыми движениями пальцев крутит «козью ножку», всыпает в нее из начатой пачки толику махры и чиркает спичкой. Моряк нетерпеливо ерзает на табуретке:

— Скоро вы закончите эти формальности? У меня нет времени!

Карнов щурится от табачного дыма, в упор смотрит на задержанного:

— Что вы называете формальностями?