Андрей Горняк - Битая ставка

— Вот оно как, браток,— вступил в разговор, лежавший рядом раненый командир, старший лейтенант,— А что у тебя с головой?

— Да не с головой, с глазами. Нерв какой-то. Осколком...

— Поправишься, казак. Не горюй. Слушай, Степа, вот ты земляками интересуешься. У меня во взводе, между прочим, ребята с Кубани были. Лихо воевали. За спину других не прятались. Но, понимаешь, встретились мне недавно на берегу Керченского пролива, около села Баксы два человека. Тоже кубанцы. Там меня ранило. Приволокли меня санитары да сопровождающий старшина с передовой б село. Наш медсанбат далеко был, на фланге. Ну, кинулись они искать какого-нибудь медика. Нашли. Заносят меня в дом. Встретили нас двое, видно, муж и жена.

— Вы врачи?— спрашивает старшина.

— Да, — отвечают, но как-то неуверенно и не торопятся распоряжаться насчет меня, потому что в убежище собираются идти. Вокруг села трескотня автоматная да мины рвутся.

— Окажите, пожалуйста, помощь нашему командиру, ранен он.

— Ну, ладно,— говорят,— несите в соседнюю комнату, ложите на диван.

Врач, здоровый, рыжий, рябоватый мужик. Положили меня, оголили бок, он промыл рану, укол сделал. Жена бинтует.

— Бедро у вас серьезно повреждено, молодой человек,— говорит мужчина,— нужно госпитальное лечение.

— Спасибо, доктор,— ответил я. — Вот только где этот госпиталь найти в такой заварухе?

— Но как же нам с вами поступить?

— Не знаю,— ответил я им.— Бы у не, пожалуйста, сделайте все возможное.

И вдруг этот эскулап начинает вести какой-то странный разговор:

— Вот вы в Красной Армии,— говорит,— воюете, вижу, что старший лейтенант — три кубика в петлице, небось, коммунист, а до чего же вы дослужились? Вас даже вынести из боя да перевязать толком оказалось некому. А если сейчас немцы придут?

— Не дойдут они сюда скоро,— отвечаю,— не тревожьтесь. Ну, а если прорвутся, то живым сдаваться не собираюсь, найду что сделать... Вы же вот не боитесь, не убегаете?

— Да мы что? Мы не военные, нас с женой в армию не мобилизовали, белобилетники оба...

— Ну, все равно, если придут сюда фрицы, вам не сладко будет.

— Не пугайте нас, уважаемый. При большевиках ли, при немцах ли — нам все равно, кого лечить. При немцах, может быть, далее лучше будет. Культурная нация.

— Культурная, говорите?— Я аж задрожал и, если бы не рана, показал бы этому типу...— Это какую же культуру они нам несут? Виселицы да лагеря, колючкой обгороженные?

А он, паразит, отвечает:

— Пропаганда это. Вы предвзято оцениваете все.

А тут усилилась бомбежка, да артиллерия стала бить по селу, стены затряслись, окно дзинькнуло — осколки посыпались.

— Идемте в убежище,— предлагает мне рыжий доктор.— Вы же умный человек, должны понимать, что война проиграна. А мы с женой обещаем скрыть, что вы командир. Вылечим, дело сами себе найдете при новой власти. Сегодня-завтра они же все одно здесь будут. Соглашайтесь, зачем зря погибать. Потом сами спасибо нам скажете.

Меня и без этого провокатора боль донимала, а тут еще он... Послал я его к такой матери, крепко завернул, от всей души. Его как ветром сдуло. Но, думаю, не от слов моих, а жена его с крыльца как раз позвала, увидела, что к дому наши бегут.

— Пошли,— говорит,— Евстафий! Евстафий — только имя и осталось от него.

— А сам-то он что же?— спросил странно взволнованным голосом Степан.

— Сам? Сам убежал. А через минуту в комнату забежали старшина и один красноармеец.

— Товарищ старший лейтенант,— говорят,— мы за вами. На переправе грузится транспорт на тот берег. Фрица отогнали.

— Хорошо, старшина,— говорю им,— только вначале надо найти этих врачей.

— Мудрено найти-то, забились куда-нибудь в погреб от бомбежки. А что, благодарить хотите?

— Ага,— говорю,— поблагодарить.— А сам думаю:— «Поблагодарил» бы их, если бы время было».

На переправе я сознание потерял. Очнулся только в палате, когда на твердой земле оказался — на косе Чушка.

Все молчали. Думали. Как-то не верилось, что среди самых человечных людей на земле — врачей могут вот такие быть. Молчал и Степан. «Неужто это брат его старший, Евстафий? Рыжий и рябой. Нет, нет,— успокаивал себя Степан.— Откуда у Евстафия профессия врача».

А Крюков сразу понял, что речь идет об их станичнике, уехавшем когда-то в Ростов и окончившем там медицинское училище. Вон он какой «врач-то» получился... Но ни словом не обмолвился Петр Мефодьевич. Зачем травить душу парню, вышедшему на ровную дорогу новой жизни, пострадавшему в боях за эту жизнь.