Андрей Горняк - Битая ставка

Впрочем, Савоха недолго ходил по чужой земле. В ту ветреную, беззвездную ночь, когда из старенькой тюрьмы районного городка совершили побег двое заключенных. участь дьяка уже была решена. Камил намеревался расстаться с ним, как только сыграет свою роль — заверит закордонных хозяев в полной благонадежности «диверсанта Ятарова». Точных инструкций на этот счет не было. Но, во-первых, инструкций на все перипетии, на все ситуации, с которыми может столкнуться в стане врага разводчик, и быть- не могло; наоборот, успех зависит от его инициативы, изобретательности. А во-вторых, Савоха с его бесконечными разглагольствованиями о смысле жизни, которая «во мщении», с его патологической ненавистью к «антихристовой власти» смертельно надоел Камилу.

— Показал бы, Прохор Фомич, места здешние,— попросил Камил.

— Ну что ж, пойдем, парень. Благолепные окрестности тут,— согласился Савоха.

В «благолепных окрестностях» текла бурная горная речка. И были у нее очень крутые скалистые берега. Далеко ли до несчастья...

Ятаров, прошедший всестороннюю подготовку, обученный абверовскими «профессорами» тонкостям шпионских наук, в начале войны был заброшен в Крым для подрывной работы среди своих единоверцев. Но едва успел советский разведчик наладить явки и связи с разведкой Красной Армии, а в качестве абверовского агента передать одну-две радиограммы-дезинформации, как все спутал внезапный прорыв немцев в пределы Крымского полуострова. С таким трудом налаженные связи нарушились: он оказался по ту сторону фронта вновь в распоряжении своего шефа гауптмана Вильке.

... И вот теперь готовится группа «туда». «Очевидно, она пойдет в Ставрополь,— размышлял Ятаров.— Досадно: включить в нее своего человека не удалось». Хотя и был на примете в концлагере такой человек, пленный летчик. Но Шубин его опередил. Он уже побывал у Вильке и убедил его взять какого-то уголовного типа, из штрафников, перебежавших к немцам. Удалось единственное, да и то далеко не сразу: передать предельно короткую радиограмму в центр. Можно было надеяться, что «посла» возьмут под наблюдение.

Тальнов и три его помощника действительно были доставлены самолетом под Ставрополь. С парашютами не прыгали. «Не те годы»,— сказал «посол», и ему пошли навстречу.

Высадив где-то во второй половине ночи пассажиров на большом поле, легкий самолет поднялся и ушел на запад. Все четверо были экипированы, как считал Тальнов, надежно: каждый в красноармейской форме, а он в форме техника-интенданта первого ранга с соответствующими документами: командировочными предписаниями, книжкой чековых требований, которыми «заготовителям» надо будет расплачиваться за полученный фураж в колхозах и совхозах. «Старшина»— «агент-140» и два «красноармейца» с русскими винтовками, подобранными заранее на поле боя; у каждого книжка с пятиконечной звездой на серой обложке, с соответствующими печатями и подписями. Все было сделано безупречно. С этой минуты диверсанты стали заготовителями фуража для нужд Красной Армии.

Разглядывая документы, Тальнов пожал плечами: «Смотри, как красные все организовали. Каждому книжку выдали. Два месяца назад их не было. Видно, капитально собираются воевать». Сам Тальнов с этой минуты значился снабженцем энских кавалерийских частей Вальковым Павлом Борисовичем. Так было указано в удостоверении личности и командировочном предписании.

Разобрав необходимое снаряжение, они поспешно покинули район приземления. Валькову припомнились сказанные перед отлетом слова Шубина, руководившего их подготовкой: — Смотрите, никаких следов чтобы не осталось на месте приземления, а то покормите клопов в большевистской каталажке.

Вместе с частями Крымского фронта на Тамань отошли и те, кто воевал с врагом на невидимом фронте, те, кто вел жестокую борьбу с агентурой, шпионами и диверсантами, забрасываемыми в тыл Красной Армии фашистской военной разведкой.

А ее интересовало буквально все: и численность наших сил, и районы их сосредоточения, и пропускная способность коммуникаций. И даже настроение населения прифронтовой полосы. Переодетые в нашу военную форму, снабженные фальшивыми документами, лазутчики старались затеряться в суматохе спешных отходов, переформирований, передислокаций частей Красной Армии.

Весна тысяча девятьсот сорок второго... Ее последний месяц догорал в багровых заревах дальних пожарищ, в тревожном предчувствии новых тяжелых боев. Увидит ли косаря эта нива, зияющая бомбовыми воронками, исстеганная шквальными очередями воздушных пиратов, падающих из-за облаков на движущиеся по тракту колонны?