Андрей Горняк - Битая ставка

Перед Вильке всплыло бледное, растерянное лицо Отто Краге, его дрожащие руки, когда он докладывал шефу о провале. Где гарантия, что и с ним не сыграют такую шутку?

Вильке сидел в уютной комнатушке особняка, надежно охраняемого солдатами. До фронта несколько десятков километров — не очень слышно даже канонады. Совсем мирная обстановка, если не думать о том, что ему сейчас предстоит разговор с человеком, пришедшим из-за линии фронта.

— Введите его!— распорядился Вильке.— И переводчика тоже ко мне.

Прервав его размышления, переводчик Ятаров доложил, что русского перебежчика привели.

Против Вильке стоял выше среднего роста, сутуловатый и угрюмый, с растрепанной шевелюрой мужчина. Он перебежал от русских в районе Ишуньских высот неделю назад. На вид ему можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять. По поведению и предыдущему разговору с ним чувствовалось, что цену он себе знает. На вопросы отвечал свободно, но сдержанно и до конца не договаривал. Выправка и умение отвечать на вопросы выдавали в нем военного человека.

— Итак, господин Тальнов, вы настаиваете на том, чтобы мы дали вам оружие и поручили работу в интересах немецкой армии?— спросил Вильке через переводчика.

— Да, господин офицер. В моих краях, куда вы скоро придете, я мог бы сделать многое. Там остались у меня родственники, сослуживцы по прошлой войне, другие связи. Я хорошо знаю те места, условия жизни людей. Дайте мне только хороших помощников, и я сделаю все, что прикажете. Там остались моя земля, дом, все мое богатство, отобранное в тридцатых годах коммунистами во время организации коммун. Поверьте мне, господин офицер, я говорю вам правду, я же к вам сам пришел. Сам!

Переводчик скороговоркой переводил ответы Тальнова, а следователь Остер записывал их. Вильке, не перебивая, внимательно слушал Тальнова. Он думал, анализировал, разгадывал, сопоставлял. Досадно, что на запрос о подтверждении показаний задержанного, якобы до войны сотрудничавшего с немецкой разведкой на Урале, ответ задерживался. Однако Вильке все ясе приходил к выводу, что на этого русского есть смысл сделать ставку, рискнуть.

Гауптману Вильке сейчас нужна была не мелкая сошка, умеющая взорвать мост, указать цель самолету. Нужен агент с масштабом, способный нанести, как этого требует Готт, мощный, хорошо подготовленный удар русским в спину.

Выслушав Тальнова, Вильке сказал:

— Хорошо. Мы вам верим, но пока что-либо решать еще рано. Надо подождать. На этом закончим наш разговор. Мы встретимся с вами в другое, более подходящее время, а теперь отдыхайте.

Ятаров перевел ответ.

Тальнова проводили в полутемный глинобитный амбар, где он обитал под охраной часового уже много дней.

«Почему они меня держат в этой дыре?— досадовал он, сидя в амбаре.— Неужели еще не верят? Разве им мало того, что мною было сделано для них в довоенные годы? Ну, погодите,— скрипел он зубами.— Придет и мой час. Узнаете, кто такой Тальнов!»

Он и сам сейчас не очень отчетливо сознавал, на кого у него больше злости — на соотечественников или на немцев, которые ему не доверяют.

Прошло несколько дней. За это время Тальнову пришлось повторить еще два раза уже сказанное о себе на предыдущих допросах о том, как в тридцатых годах еле-еле унес ноги с Урала, как пробился в Крым, где был мобилизован в армию. Как лихо прикончил лейтенанта, с которым преднамеренно отстал от остальных красноармейцев, находясь в разведке. А затем всю ночь полз через гипс же минное поле, рискуя подорваться на нем. Оказался вблизи немецких окопов и позвал находившихся там солдат, подняв руки над головой.

Все это с присущей абверу педантичностью фиксировалось следователем Остером и давалось Тальнову для подписи — каждый лист в отдельности. Отвечая на вопросы следователя и присматриваясь к нему, Тальнов с завистью думал: «Вот же повезло человеку! Видно, русский, а сумел стать офицером! Сидит себе в тепле, далеко от передовой, сытый, одетый, довольный, да и деньжата небось водятся. Чем же он так угодил им? Как выслужился? А может, какой барон или князь? Их ведь тогда, в двадцатом, под Новороссийском краснюки стадами гнали к морю. Многим и уплыть удалось; мне, к примеру, не очень повезло — места к-a пароходе не досталось...»

Как-то после допросов Тальнов спросил Остера:

— Вы, господин, русский?

Следователь медленно поднял голову, холодно посмотрел на Тальнова и резко, будто чеканил из жести каждое слово, ответил: