Андрей Остальский - Синдром Л

Вот эта история все-таки меня еще как-то заинтересовала. А все остальное… Я никого из этих людей не знала. Так что было ужасно скучно. Наконец я решила: с меня хватит. Скорчила гримасу Фазеру. И уже открыла было рот, чтобы попрощаться с изумительным товарищем Сусликовым. Но тот будто почувствовал. И перешел к темам куда более острым.

— Александра, я слышал, вы еще под подпиской о невыезде… наверно, это очень неприятно, на нервы действует…

— Да уж, — сказала я. — Это мягко говоря.

И неожиданно для себя самой стала рассказывать Сусликову, какие неудобства мне создает подписка, как на меня в институте косятся — не знают, что делать, — то ли преступницей и убийцей считать, то ли должность научного сотрудника предлагать. Рассказала, что в экспедицию поехать не могу в Забайкалье. А это такой шанс!

Второй человек в государстве кивнул сочувственно. Потом спросил:

— А когда в экспедицию выезжать надо?

— Через три недели…

— Ну, время еще есть… Я думаю, все разрешится в ближайшее время.

Помолчал, подумал, словно взвешивая что-то. Наконец сказал:

— Я знаком с делом. Лично я уверен, что вы ни в чем не виноваты. Совершенно ясно следует из материалов, что этот предатель и подонок Ганкин взял в вас в заложники. Еще немного, и он бы мог вас убить, как убил троих наших сотрудников, и старого заслуженного генерала. Суд у нас, как известно, независим, но мне кажется, в ближайшее время с вас подписку снимут. Когда там приговор ожидается? По-моему, дня через три. Ганкин, конечно, свою высшую меру получит… но вас должны освободить от всякой ответственности. Так что поедете самым прекрасным образом в свою экспедицию и научного сотрудника тоже получите.

И Сусликов лучезарно мне улыбнулся. Думал, наверное, что меня обрадовал.

А мне больше всего хотелось вскочить и треснуть его по голове чем-нибудь тяжелым. Гирей, например, шестнадцатикилограммовой. А уж будь у меня в ту минуту в руках «парабеллум», боюсь, точно остались бы органы и страна без одного из любимых руководителей.

«Предатель», «подонок»… Да как он смеет?! А уж про высшую меру… Это вообще был самый больной вопрос на свете…

Я еще не решила, как буду реагировать, если это случится, но склонялась к тому, что жить после этого не стану. Зачем? Не вижу смысла. Весь вопрос в том, как проблему решить технически. Все способы какие-то отвратительные. Вон, даже из окна не прыгнешь без шанса на профессора или генерала упасть… Под вагон метро или под электричку? Нет, не хочется после себя месиво на рельсах оставлять, которое кому-то разбирать придется. Повеситься — опять же не эстетично, язык, говорят, распухает и вываливается, и мочевой пузырь не выдерживает. «Парабеллумом» воспользоваться — это было бы круто. Но где же его теперь взять? Вот если только наглотаться чего-нибудь. Но это же точно надо знать, чего и сколько. Иначе только людей насмешишь. Будут потом мучить, желудок промывать. И презирать. Нет, лучше бы как-нибудь… в бою! Так устроить, чтобы еще кого-нибудь с собой на тот свет прихватить. Не абы кого, конечно, а определенной категории, понятное дело. А то, когда в суде я детей одного из «космонавтов» убитых увидела… мне совсем нехорошо стало. Пыталась даже поменять показания, признаться, что это сделала я. Но куда там! Набросились все — и Фазер, и адвокаты и психиарты, и все уговаривают — Сашу все равно не спасешь, только ему же больней сделаешь. Да и суд не поверит: отпечатки пальцев-то на пистолете только его. Твоих нет. Ну, одолели, уговорили. Я сдалась. До сих пор не уверена, что это было правильно.

Вот тут вдруг мне и пришло в голову, что знакомство с Сусликовым открывает блестящую перспективу. Отправлюсь к нему на прием. А он ведь, ясно уже, запал на меня. Примет, как миленький, примет! И без охраны, я уверена. И вот тут-то я… хлоп! Гирю, конечно, не дадут пронести, через металлоискатель погонят. Но какое-нибудь пресс-папье тяжелое или еще что-нибудь в этом роде там, на месте, в кабинете генеральском, непременно найдется.

А потому, приказала я себе, сколь ни противно, а надо Сусликова в этих целях культивировать. Одарить его улыбкой, например.

Он прибалдел слегка. Забормотал:

— Какая у вас улыбка чудесная…

Но с этим я, наверно, переборщила, не рассчитала силу воздействия, потому что, как только мой Фазер вышел на минуту, Сусликов попытался схватить меня за руку. Руку я вырвала, причем с такой силой, что его отбросило от меня на целый метр, и он на диван шлепнулся. Но даже не пытался извиняться. Вообще ничего не сказал. Лежал и смотрел на меня пустыми глазами. Фазер пришел, удивился. Чего это гость на диване валяется? Тот быстренько вскочил, улыбку к лицу своему приклеил. И стал прощаться. А я стояла, смотрела на него и думала: ну вот что я не сдержалась, показала свое раздражение? Надо было притвориться. Отстраниться, но кокетливо. А то весь замысел сорвется. Из-за моей несдержанности.