Андрей Остальский - Синдром Л

Так что ничего больше я вроде бы плохого не сделал… Но все равно факт остается фактом. Я — агент! По-народному говоря, стукач. Сколько бы раз за последние годы ни произносил я эту фразу, каждый раз мороз по коже, как будто внутренности обжигает. Обманывать своих единомышленников внутри страны, всех, кто тебя годами поддерживал в мире… Что может быть гнусней?

— Так вот почему ты в последнее время свою правозащитную работу забросил… А я-то думала, ты просто устал… разочаровался. Решил — безнадега.

— И безнадега тоже… иногда кажется, никому в этой стране никакие свободы, никакие права человека не нужны, здесь какую-то особую, другую породу человеческую вывели, не такую, как в остальном мире. Ну а ему, остальному миру, на нас наплевать. С тех пор, как нашли замену нефти и газу, мы стали лишними. И ядерные головки наши отсырели и давно никого не пугают. И не волнует никого, что здесь происходит, раз нам так жить нравится. Поэтому ощущение, что ты занимаешься чем-то совершенно бессмысленным, борьбой с ветряными мельницами… знаешь, существовать с этим знанием… тяжело. Ужасно.

— Может быть, и тяжело, и ужасно, но не настолько, чтобы… И при чем тут мой Саша?

— Вот это самое поразительное. Во время последней встречи Сергуткин говорит: видите, как мы вас редко беспокоим. И дальше так будет. Но в следующий раз, может быть, если я сам вдруг не смогу, кто-то придет от меня. Но как я его узнаю, говорю, как мне убедиться, что он от вас? Пароль и отклик, что ли? Ох, увольте от этих шпионских игр. Он говорит: пароль не пароль, а он процитирует вам вашу любимую книгу, запрещенную, между прочим… Он скажет: «Не только неприязнь к согражданину была возведена там в чувство солидарности, но и недоверие к собственной личности и ее судьбе приняло характер глубокой самоуверенности». А вы в ответ можете процитировать следующую фразу: «В этой стране поступали — доходя порой до высших степеней страсти и ее последствий — всегда иначе, чем думали, или думали иначе, чем поступали».

Я, конечно, рассмеялся. Говорю, мне не столько даже интересно, кто это вам про мои литературные вкусы стучит, сколько вопрос задать наконец хочется: почему вы Музиля-то запретили? Он же не из Отмененного Времени. И вообще, писал про Австро-Венгрию… А тот в ответ: вы думаете? А мне кажется, до сих пор актуально, и не только для австрийцев. Я говорю: вот вы за такие слова диссидентов на перевоспитание в работные дома отправляете. Или в Сибирь ссылаете… А он: так то диссидентов… И смеется. И в конце беседы говорит: у вас завтра день рождения? Читайте газеты, мы вам подарок сделаем…

И действительно, смотрю, в официальной хронике: указ о реабилитации романа «Человек без свойств». Гослиту поручено подготовить издание. Обычно такие штуки без всякого шума делаются, а тут — подарок.

Но не обрадовался я. А чему? Тому, что они такие экзотические подарки своей особо ценной агентуре делают? Только напомнили мне, кто я есть такой. А Музиля все равно новое поколение читать не будет… Вот тебе, например, понравилось?

— Нет, — честно сказала я. — Не одолела. Не увлекло. Не то что Солженицын, Войнович или Бастрыкин. Из Отмененного Времени. Это все про нас. А Музиль…

— Ничего ты не понимаешь, — рассердился Фазер. — Музиль тоже про нас…

Я нарочно его провоцировала. И обрадовалась нормальной реакции. Значит, все в порядке.

— Давай, пап, разойдемся на сегодня.

— Нет, ты дослушай. Осталось мало. И про твоего ненаглядного сейчас услышишь такое… Так вот. Во-первых, почему ты меня не предупредила? Не сказала, как его фамилия?

— Да как-то ни к чему было. А что такого необычного в его фамилии?

— Да ничего. Но только странность состоит в том, что того капитана, который тебя спасал, рискуя жизнью, тоже звали Александр Ганкин. Твой возлюбленный утверждает, что ни в какую банду не проникал и никакого Рустама не изображал. Что ты вдруг побледнела?

— Да… я…он… Рустама не изображал?

— Ну, да, кажется, его Рустамом звали, бандита, под видом которого капитан этот, Ганкин, в банду попал. А может, я и путаю уже. Но какое-то такое имя, восточное.

— Имя восточное… ну ладно, пап, я пойду, а?

— Еще секунду подожди. Так вот. Я стал по поводу Ганкина пытаться прояснить ситуацию, понять, кто передо мной. И тут вдруг твой жених ни с того ни сего начинает мне Музиля декламировать!

— Не может быть! То самое место?

— Ну, в том-то и дело! То есть получается, что его Сергуткин прислал!

— Я в шоке, пап. И что — что он тебе передал от начальства своего?