Питер О`Доннел - Недоступная девственница

— Сволочь! — громко, срывающимся голосом крикнул Пеннифезер. — Мерзкая сволочь! Животное!

— Мы все животные, доктор Пеннифезер, — равнодушно отозвался Брунель. — Беда большинства состоит в том, что они претендуют на что-то большее. Лично я никогда не совершал подобной ошибки. Мне потребовалось избавиться от Гарвина, и я это сделал. — Он снова раскрыл книгу и добавил: — Для удовлетворения вашего любопытства насчет моих дальнейших намерений скажу так: вам это сейчас не угрожает. Как доктор, я надеюсь, вы займетесь моим потерявшим сознание коллегой — когда мы вас развяжем. Мы захватили ваш медицинский саквояж. Как-никак вы давали клятву Гиппократа…

Лицо Пеннифезера посерело. Он пробормотал:

— Я бы с удовольствием постарался отправить вас на тот свет, Брунель, если бы мне только представилась такая возможность.

— Как вам будет угодно, — равнодушно заметил тот и перевернул страницу. — Помоги ему, Адриан, — добавил он и углубился в чтение. Сидевшая с ним рядом Лиза закрыла лицо руками. Ее сотрясала дрожь.

Модести только смутно услышала обмен репликами. Она сидела, закрыв глаза, лицо ее превратилось в кусок белого мрамора. Во рту был привкус крови. Вилли Гарвин погиб, и это причиняло ей такую боль, которой она раньше никогда не испытывала. Она стала дышать чуть медленней, позволяя боли взять верх, захлестнуть ее всю от головы до ног. Модести понимала, что если постарается оказать ей сопротивление, то не выдержит и сломается, а доставить такое удовольствие Брунелю она просто не могла. Нужно было держаться. Хотя бы ради памяти Вилли.

Наконец ей удалось выключиться, заставив сознание послушно дрейфовать в море боли. Так провела она несколько долгих минут, и лишь потом постепенно, осторожно позволила маленьким раскаленным кинжальчикам проникнуть в мозг. Нужно было принять свершившееся как факт.

Вилли умер, и она снова оказалась одна. На всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, у нее впереди осталась какая-то жизнь. Другого Вилли Гарвина нет и быть не может. Бессмысленно отгонять от себя эту мысль. Лучше помнить об этом. О Вилли и том, как они вместе шли по жизни.

Она заставила себя вернуться памятью в прошлое, когда ей только-только исполнилось двадцать лет и она возглавила набиравшую мощь организацию, состоявшую из преступных элементов всех мастей. Чтобы управлять этим сообществом, нужно было оказаться круче, чем самый крутой из ее подчиненных. Поскольку она установила для себя ряд жестких правил и отвергала некоторые прибыльные, но грязные проекты, кое-кто увидел в этом признаки слабости, малодушия, и ей пришлось преподать своим критикам наглядный урок того, как они ошибаются. Дела у ее организации шли успешно, и это само по себе заметно облегчало управление маленьким государством. Ее верные соратники умели быстро утихомирить или выбросить вон тех, кто не желал принять установленные ею правила игры. Они не хотели, чтобы весы Фортуны качнулись в другую сторону. У Модести были неплохие помощники, но все же среди них не было человека, который понимал бы ее целиком и полностью, кто воспринимал бы мир так же, как она. Но потом появился Вилли Гарвин.

Ее ударило как током, но она заставила себя продолжить экскурс в прошлое. Она вызволила его из сайгонской тюрьмы — опасного уголовника, снедаемого ненавистью ко всему на свете. Но это было только частью общей картины. Каким-то чудом — она сама потом не могла объяснить себе, как именно, — ей удалось разглядеть в нем человека, умеющего очень многое и обладающего огромным потенциалом, который, впрочем, находился в летаргическом сне, вызванном тяжелым детством и кочевой жизнью уголовника.

Модести вытащила Вилли Гарвина из тюрьмы, сказала, что ей плевать на то, кем он был раньше, что она дает ему шанс — и поручила работу курьера. Ему нужно было доставить большую сумму в долларах одному клиенту в Гонконге. Модести по сути дела поставила эти деньги, как ставит профессиональный игрок. Она поставила на потенциал, который дремал в Вилли Гарвине.

Простое задание, однако, оказалось для него крайне сложным. Поначалу все рухнуло — и, казалось, бесповоротно. Но ему все же удалось выправить положение, проявив такое тонкое понимание ситуации и изобретательность, что она, выслушивая потом его отчет, только диву давалась. Он вернулся из Гонконга совсем другим человеком. Этот процесс не остановился, и Вилли не раз удивлял ее новыми подвигами, пока наконец, словно бабочка из кокона, не возник настоящий Вилли Гарвин, уверенный и жизнерадостный, сумевший покорить сердца крутых и ревнивых помощников Модести, составлявших внутреннее ядро ее организации.