Лев Никулин - Золотая звезда

...Человек, с которым я имел свидание на вокзале, в Плецке, был в чине генерала войск СС, он беседовал со мной, и моя судьба была решена.

...По заданию, которое я получил от группенфюрера Глогау, мне надлежало отправиться в город Зауральск и связаться с неким Томашевичем, работавшим на заводе «Первое Мая». О том, как я с ним связался, вам известно.

...Раздумывая над тем, как я попался, я пришёл к такому заключению: у меня не было уверенности в моих поступках и действиях, у меня не было никакого желания работать, как это было в прежнюю войну. Стало гораздо труднее и опаснее работать, я не обладал нужным мужеством и смелостью, всё время боялся за свою жизнь. Был случай, когда мне удалось попасть в цех «К», и я мог бы взорвать цех ценой собственной жизни, но у меня не хватило на это мужества. Когда для меня стало ясно, что вы раскрыли то, что было 29 лет назад, что вы знаете мою настоящую фамилию, я пришёл к заключению, что молчать бесполезно...»

Когда наши домашние стратеги, отмечая на своих картах линию фронта, доходили до этого участка, то разочарованно говорили:

– А здесь – как два года назад...

Это была сущая правда. Два года стояли друг против друга наши дивизии и отборное гитлеровское войско. Не было продвижения войск в этих болотах, а если и было, то не более чем на 500 метров к востоку или западу. Нетерпеливые стратеги не знали, что война в этих болотах и топях – ни с чем не сравнимая война.

На этом участке фронта нельзя было рыть траншей и окопов, люди жили на плотах, на сваях и передвигались по деревянным мосткам. Передний край представлял невиданную картину. Офицер или боец, прибывшие сюда впервые, видели перед собой вал толщиной в полтора-два метра и проволоку на валу. Сквозь амбразуры в этом валу, а также из двухэтажных дзотов каждую минуту мог хлынуть ливень раскалённого свинца. Впереди залегали минные поля, открытые, простреливаемые площадки, проволочные заграждения, имевшие романтическое название «испанский всадник», проволочные заграждения, называемые «спираль Бруно», опять мины – на этот раз противотанковые – и, наконец, «ничья» земля. Местами рос бурьян, высотой в человеческий рост, здесь охотились снайперы, подползали к вражескому сторожевому охранению разведчики. Летом над болотами носились тучи комаров.

Немцам казалось, что они крепко засели в этих болотах. Через два года у них появилась уверенность в том, что ни они, ни русские не смогут продвинуться вперёд на этом участке фронта...

И вот в одну осеннюю ночь, на рассвете, начались боевые действия. Двести орудий полтора часа били по каждому квадратному километру немецких позиций. Старые солдаты, участники миновавшей войны, ветераны, которым довелось участвовать в брусиловском наступлении, в изумлении смотрели, как над их головами проносились тысячи снарядов, а лес мгновенно обнажался, – от столетних елей оставались расщепленные, обугленные стволы.

После этого извержения раскалённого металла и землетрясения началась атака, а через два часа фронт, о котором немцы говорили, что он будет стабильным до конца войны, был прорван на двадцать километров в глубину.

Когда весть об этом дошла до города Плецка, элегантная машина группенфюрера фон Мангейма в тот же день оставила Плецк и свернула на построенную русским инженером Иноземцевым знаменитую дорогу, которую в немецком штабе называли «дорогой наступления» и которая оказалась для немцев дорогой гибели.

В сорок минут «опель» пролетел расстояние до лагеря и моста, где возвышалась украшенная зелёными еловыми ветками арка. Фон Мангейм всматривался в сумеречную дымку впереди и увидел человека с флажком, стоявшего на мосту. В первое мгновение он хотел отдать приказ шоферу ехать прямо на человека, но что-то показалось группенфюреру знакомым в его силуэте, и он велел замедлить скорость. Машина остановилась. Человек бросил флажок и подошёл к машине. Группенфюрер воскликнул:

– Боже мой! Иноземцев!

Иноземцев улыбнулся, открыл дверцу «опеля» и помог фон Мангейму выйти.

– Что это значит? – в изумлении произнёс немец.

Правая рука Иноземцева была опущена. Продолжая улыбаться, он поднял руку, и фон Мангейм увидел дуло маузера.

– Молчать! – сказал Иноземцев. – Я Разгонов.

На этом кончился их последний разговор.

Группенфюрер фон Мангейм не знал, что в тот час, когда русские прорвали немецкие линии, строительные рабочие в лагере кинулись на охранную полицию, жандармерию и их наёмников и неизвестно откуда взявшимся оружием перебили их в первые же минуты схватки.