Алексей Фомичев - Сам без оружия

– А свое капитанство обмыть не забудь. А то удачи не будет!..

От начальника Щепкин вышел несколько растерянным. Новое задание хоть и было понятным и важным весьма, однако сулило хлопоты, с которыми раньше штабс-капитан, пардон, уже капитан, не сталкивался.

Никогда прежде Щепкин с преступностью дела не имел, если не считать случая в Хабаровске три года назад. Тогда Щепкин присутствовал на закладке моста через Амур и в суматохе празднества угодил в ловко подстроенную ловушку местных налетчиков. Эпизод вышел скорее комичным для него. А вот для троих неудачливых бандитов трагическим. Двое угодили в лечебницу, а третий стал заикой. Но то было давно.

А теперь предстояла новая работа в той области, о которой он, как и каждый обыватель империи, знал только из газетных сообщений да досужих слухов.

«Начинай размышления о будущем с воспоминаний о прошлом, – вспомнил вдруг Щепкин изречение старого учителя Сато. – Это успокоит твой дух и направит мысли по нужной дороге».

Его первый наставник в пути дзюдо частенько приводил различные высказывания, обычно упоминая авторов изречений. Но об авторе этих слов он не упоминал никогда.

Повзрослев, Василий понял, что изречение принадлежит самому Сато. А тот из скромности никогда не говорил об этом. Скромность сэнсэй Сато почитал прежде других добродетелей человека.

«Домой, – подумал Щепкин, садясь в пролетку. – Празднование чина подождет. А со своими встретимся вечером, тогда и поговорим. Не забыть только телефонировать Гоглидзе, чтобы знал, где я. На всякий случай…»

Щепкин снимал второй этаж в частном доме, владельцем которого был отставной подполковник-артиллерист. Спальня, гостиная, рабочий кабинет, бывшая детская, превращенная в гимнастический зал, где стояли шведская стенка с турником, брусья, набор гантелей и гирь. В углу висел боксерский мешок, на полке лежали несколько пар боксерских перчаток.

Плату за жилье владелец брал умеренную и уже намекал, что готов и вовсе продать второй этаж по сходной цене. Но Щепкин пока не спешил обзаводиться собственным жильем. Прошлая кочевая жизнь давала о себе знать, и капитан не был уверен, что проживет в столице долго.

Тому подтверждением были скудно обставленные комнаты. Только в гостиной Щепкин устроил все по порядку, тут стояли диван, кресла, стол и шкаф. Хотя гости здесь бывали не больше десятка раз.

Порядок поддерживала горничная, которую присылал хозяин дома. Она же готовила завтрак, а обедал и ужинал капитан в городе.

Войдя в рабочий кабинет, Василий прошел вдоль шкафа, выглянул во двор, потом уселся в кресло и уставил взгляд на стол. Слева лежала стопка чистой бумаги и папка, справа стояло бюро. Центр занимала пишущая машинка «Ремингтон 10» – отличная модель, специально изготовленная для России. В каретке торчал лист.

Капитан достал его, развернул. Вверху был небольшой рисунок – одетый в тренировочное кимоно борец бросал другого задней подножкой. Внизу была подпись от руки – «недогруженная тяга приведет к обратному броску соперником… лучше делать прием из более низкой стойки?.. и сразу на болевой?..»

Василий открыл папку. Там уже было листов тридцать, все с рисунками и с подписями. Он положил новый лист сверху, закрыл папку. Постучал по ней пальцами.

Дзюдо. Дзюу-до, как его еще называют. Борьба, ставшая для него с детства смыслом жизни. С нее все началось шестнадцать лет назад. С того времени Щепкин и вел счет своей сознательной жизни.

…В духовной семинарии он учился у сэнсэя Сато. Самозабвенно постигал секреты борьбы, отдавая этому все время. Иногда даже в ущерб другим дисциплинам. Хотя успевал по ним весьма превосходно.

Видимо, его усердие произвело на Сато впечатление, и тот рекомендовал Василия для поступления в Кодокан – высшее учебное заведение дзюдо, созданное основателем борьбы Дзигаро Кано.

Это произошло уже после Русско-японской войны, когда отношение к выходцам из России в Стране восходящего солнца было резко отрицательным. Что новичок Кодокана и ощутил на себе в полной мере. Его выбирали для отработки техники опытные ученики, на нем показывали приемы наставники. Сотни раз он падал на жесткий татами, сотни раз получал удары. Его били, душили, ломали руки. Японцы словно вымещали всю ненависть на этом «русском медведе», который посмел поступить в заведение, где до этого иностранцев почти не видели.

Он терпел. Вставал после бросков, толчков, подножек. Поправлял кимоно и кашлял после удушающих. Разминал натужно ломившие руки и спину. Окатывал ледяной водой запястья с содранной кожей. Как-то его бросили так, что сломали два ребра. Но он опять выдержал.