Данг Тхань - Икс-30 рвёт паутину

Нго Динь Кан показал своему телохранителю приказ об аресте Май Лан. Ли Лам медленно прочитал эту бумагу с красной печатью и, не отдавая её, выдавил из себя:

— Дайте мне, я прошу.

Нго Динь Кан задумался, потом сказал:

— Ладно. Я отдам тебе этот приказ, держи его у себя. Когда Май Лан пришла в себя, она увидела Ли Лама в комнате и в ужасе закричала. Тот немного растерялся:

— Я… не обижу вас… Я ничего не сделал плохого вашему парню.

— Убирайтесь! Убирайтесь из моего дома! — закричала она.

Ли Лам стоял остолбенев посреди комнаты. Через минуту он очнулся:

— Я ухожу!

Он действительно ушёл. Но на следующий день пришёл опять, принёс сахар, молоко, пироги и, положив всё это на стол, разделил между двумя детьми. Они познакомились чуть раньше, когда она ещё не проснулась. Дети стали охотно есть, но она так одёрнула их, что они в страхе всё побросали и с удивлением уставились на мать.

Он тоже молча глядел на неё. Май Лан сильно исхудала. Её красивые глаза глубоко ввалились и были едва видны из-под прядей спутавшихся и спадавших на лоб волос. Ему стало не по себе.

— Немедленно уходите! — решительно произнесла она. — Я ведь уже сказала. Я не хочу, чтобы вы приходили в этот дом. Ваши люди убили отца этих детей, а теперь вы угощаете их пирогами!

Ли Лам потупился, сдвинул брови, на его лице было глубокое страдание, он не знал, куда деть свои грубые руки.

— Я не сделал никакого вреда вашему мужу, — сказал он с трудом. — Его арестовала полиция, и я ничего не знал. — Он открыл свой кошелёк, вытащил приказ об аресте Май Лап и положил его перед ней. — Если бы я не пришёл… они схватили бы вас. Я упросил Кана.

Май Лан закрыла глаза, не желая смотреть ни на Ли Лама, ни на бумагу. Из её впавших глаз выкатились крупные слёзы и покатились по щекам. Он с грустью смотрел на неё, потом тяжело вздохнул и ушёл.

Когда она открыла глаза, в комнате были только дети. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и опасливо посматривали на мать. Они так отощали! Сквозь пелену слёз ей казалось, что их трепетные лица то меркнут, то снова светлеют. Двое детишек, оба родные кровинушки её любимого. Если её арестуют, что же будет с ними? Родных никого не осталось. Родные места мужа далеко. Его братья и сёстры ушли воевать. Кто же будет кормить детей? Они что, умрут? Или будут бродяжничать, бездомные, голодные и оборванные? Потом их упрячут в приют для беспризорных, а когда они оттуда выйдут, то будут совсем испорченными и превратятся в орудие этих южновьетнамских властей, которые будут использовать их для разрушения всего того, что с таким трудом было завоёвано отцом и матерью. Нет! Нет! Она хотела крикнуть: «Нет! Так не должно быть!» Никогда она не бросит их. Она не допустит, чтобы они стали беспризорниками. Они должны быть достойными своего отца. Они должны быть рядом с ней, чтобы она могла воспитывать их так, как хочет она, как хотел при жизни их отец. Лучше она принесёт себя в жертву.

Но что нужно для этого? О, как же горька и тяжела эта жизнь! Разве могла думать она, что настанет момент, когда придётся выбирать жизнь для себя или для детей своих! Сердце матери разрывалось…

Ради детей мать способна на всё. Май Лан решила пожертвовать собой. После отчаянных переживаний, кипевших в её душе не один день и не одну ночь, она решила стиснуть зубы и жить с Ли Ламом, лишь бы защитить детей. Придёт Ли Лам, значит, не появится машина с агентами Кана. Если Ли Лама здесь не будет, тогда машина тут же придёт за ней. И окажется она в тюрьме, а дети останутся одни. Кто мог бы понять её душу? Ты бы понял её, муж? А вы, люди, вы-то понимаете?

Ли Лам был скрытным, неразговорчивым, но он старался угодить ей, слушался её и заботился о её детях. Он знал, что она вышла за него не по доброй воле, поэтому он стремился делать всё так, чтобы ей обязательно понравилось, желая таким образом повлиять на её чувство. С другой стороны находясь рядом с ней и видя её благочестие и её поведение в быту, он в какой-то мере стал меняться сам. Раньше он мало говорил, потому что был подобен машине, которая выполняет любой приказ своего начальника. Теперь он стал говорить ещё меньше, потому что начал задумываться. В нём началась борьба между безропотной машиной и человеком, который начал мыслить. Но он по-прежнему вынужден был жить на деньги Нго Динь Кана, жить под неослабным его контролем, поэтому человек-машина в нём обычно побеждал, едва Кан отдавал какое-нибудь приказание. Но когда он возвращался домой…