Эта модель платья была названа её именем — «Чан Ле Суан». Она надевала его и когда выходила на трибуну, и когда ездила открывать собственный завод братьев Нго, построивших его на средства, выкроенные из американской помощи, и когда навещала посёлок солдатских жён… Кроме того, она часто посещала салон красоты, где рассчитывала исправить свой приплюснутый от рождения нос. И однажды она похвалилась Диню:
— Мой носик стал выше на один миллиметр. Обычно она уговаривала Диня поехать вместе то на ярмарку вспомоществования раненым и инвалидам, то на фестиваль джазовой музыки, то на курорт Далат на собственную виллу, которая обошлась ей и её мужу в сотни миллионов пиастров… Фан Тхук Динь ездил с ней только тогда, когда не мог отговориться, а в других случаях, как правило, уступал эту честь профессору, советнику Фишелу.
Укрепив свои позиции, Нго Динь Дьем выражал желание отблагодарить Фан Тхук Диня предоставлением ему какого-нибудь поста в своём кабинете, но Лэнсдейл и слышать не хотел об этом.
— Если назначить Диня на маленькую должность, он будет недоволен, — возражал Лэнсдейл, — если предоставить ему важный пост в правительстве — министра, например, — он ещё слишком молод и не имеет авторитета в политических кругах Вьетнама. Мы опасаемся, что вам не удастся собрать силы, которые поддерживали бы вас. Мы хотели бы использовать только таких людей, прошлое и настоящее которых гарантирует, что они вполне справятся с задачами антикоммунистической борьбы.
О своих подозрениях Лэнсдейл говорил туманно, тем не менее у Нго Динь Дьема закралось сомнение, и он решил отблагодарить Диня материально. Нго Динь Дьем высказал Нго Динь Ню предложение: поручить Диню строительство ряда объектов, которое семья Нго вела для себя, используя американскую помощь. Нго Динь Ню не согласился.
— Если хочешь отблагодарить Диня, — сказал он, — можешь дать ему любую сумму, я не стану возражать. И пусть он тратит деньги, как ему вздумается. Что же касается личного хозяйства нашей семьи, то о нём не должен знать никто.
«Ню прав», — подумал Нго Динь Дьем.
Фан Тхук Динь по-прежнему был вхож в президентский дворец, не имея никакого официального поста в правительстве Дьема. Каждый вечер он выезжал на своей машине, посещал кафе, танцбары. Этих заведений становилось всё больше и больше. В пивных барах, кафе и чайных люди открыто обсуждали всё и вся. Чтобы ни произошло в Сайгоне — Шолоне, от наезда автобуса на людей на улице Ле Лой до появления новой любовницы у какого-нибудь министра, от рассказа о том, как дезертир из республиканской армии, не имея средств к существованию, зарезал своих троих детей и покончил жизнь самоубийством, до сообщения о том, кого сегодня принимал американский посол, — обо всём этом можно было услышать в подобных заведениях. Здесь можно было встретить самых различных людей, от вечно болтающих журналистов, охотящихся за мелкими происшествиями, и писателей, пишущих книги на заказ, до угрюмых офицеров марионеточной армии; от бурно спорящих студентов до говорящих шёпотом спекулянтов; от подмигивающих друг Другу хулиганов, сидящих в обнимку с подружками, до шпиков из всевозможных секретных служб сайгонского режима: бюро но изучению социально-политических вопросов Чан Ким Туена, городской полиции, второго управления, управления армейской безопасности и других.
В барах высшего разряда публика была иной. Здесь можно было встретить иностранцев, приезжавших в Сайгон, эту жемчужину Дальнего Востока, с различными целями. Американские советники желали развлечься, чтобы заглушить тоску по дому. Сюда же заглядывали начинающие дельцы — капиталисты. В таких барах появлялись и дети богатых семей, вернувшиеся домой после учёбы за границей. Сюда приходили и гуляки офицеры из генерального штаба марионеточной армии.
Фан Тхук Динь направился в чайную «Тхиентхай». Она была набита битком. Сплошная завеса дыма. Рядом с кассой стоял магнитофон, и удручённый женский голос пел:
…Слезами холодная жизнь истекает.
Как скорбны эти звуки тоски,
И только ночь обиду убивает…
Динь обвёл взглядом зал в поисках свободного места. За одним из столиков сидел одинокий мужчина. Увидев Диня, он встал и радостно предложил:
— Динь, садись ко мне.
Ему было около пятидесяти лет, одет изысканно, серый костюм, гладкая причёска. Запоминался довольно крупный нос. Динь часто встречал этого мужчину в чайных и танцбарах. Несколько раз они разговаривали, сидя за одним столиком. Днём тот носил тёмные очки в большой оправе, и у Диня было впечатление, что он уже видел его где-то раньше.
Читать дальше