Виктор Полонский: Загадка Веры Холодной

Вера же, стараясь, чтобы этого не заметили окружающие, сделала страшные глаза, но это не смутило сестру.

– Не важно, – сказала она Владимиру. – Пусть будет муж и жена.

– Что за глупости?! – попробовала возмутиться Вера. – Надя, не выдумывай!

Наденька насупилась, набычилась так, что концы банта стали торчать вперед, словно рога. Нижняя губа ее мелко задрожала…

– Ну, хорошо, давай! – раздраженно сказала Вера, забирая у сестры косточку и протягивая свободный конец Владимиру.

Только истерики на публике ей не хватало. На что, на что, а на истерики Наденька была такая мастерица, что тетя Лена только закатывала глаза и восхищенно ахала, говоря при этом: «Боже мой! Какой темперамент!» По Вериному мнению, то был не темперамент, а избалованность. Строгости дома нет никакой, мать все время болеет, бабушка стала такой набожной, что ни о чем, кроме божественного, не думает, Вера после каждого подзатыльника неделю переживает и закармливает сестру сладостями, вроде как прощения просит за свою несдержанность. Вот Наденька и вытворяет все, что вздумается. Нет, лучше уступить, чем слушать ее рецитал.

Владимир послушно взялся за другой конец косточки, а Алексей, принявший на себя роль арбитра, скомандовал:

– Внимание! Приготовиться! Тяните!

Владимир дернул резко, а Вера еще резче, чем он. Доставлять удовольствие ребенку так доставлять. Большая часть косточки осталась у Владимира. Верин отломок был малюсеньким, с полвершка, не больше.

– Браво! – Довольная Наденька захлопала в ладоши и ускакала прочь.

Вера поискала глазами, куда можно деть косточку, и, за неимением лучшего места, сунула ее в стоявший на подоконнике горшок с пеларгонией. Владимир последовал ее примеру.

– А в Варшаве гадают на воске и, конечно же, на картах… – начал Нирензее.

Он был родом из Варшавы, до сих пор называл себя «варшавским мещанином» и приплетал Варшаву и варшавские порядки с обычаями куда только можно. Причем всякий раз у него все варшавское выходило наилучшим.

– Вот ты где! А я уже думала, что ты сбежала с собственной свадьбы, как актриса Шивогорнова!

Подруга Машенька была девушкой непосредственной, эффектной, склонной к эпатажу. Другая бы на месте Веры могла обидеться подобному сравнению, потому что репутация у Шивогорновой была не самая хорошая. Даже можно сказать, что очень плохая. Одно лишь прозвище Вавилонская Блудница говорило само за себя. Нет на свете красивой женщины, о которой бы не судачили злые языки (на то они и злые), но для того, чтобы стать притчей во языцех, надо изрядно постараться. Минувшей осенью Шивогорнова собралась замуж за какого-то богатого ярославского купца, но утром в день свадьбы вдруг исчезла (жених, говорят, сильно убивался, бедняга) и объявилась только спустя пять дней в Петербурге, в компании известного повесы барона Святогора-Штепина.

– Как видишь – нет, – ответила Вера.

Владимир представил Машеньке Нирензее и Кульбицкого. Назвать себя Машенька ему не дала – опередила и сказала:

– Зовите меня просто Машенькой, мне так нравится. Для отчества я еще не так стара, а фамилия моя не имеет значения, потому что я собираюсь вскоре сменить ее.

Фамилия у Машеньки была прозаической – Плотникова, и она очень ее стеснялась. «Ну что это за фамилия для актрисы? – жаловалась она Вере. – Горская, Книппер, Роксанова, Коонен – вот это годится, а Плотникова – нет. Хуже только какая-нибудь Лясько или Кровопускова!» Когда узнала, что Вера выходит замуж, первым делом поинтересовалась фамилией ее будущего мужа и одобрила: «Вера Холодная – это звучит! И подходит тебе, то есть совсем не подходит, потому что ты обжигаешь взглядом, но составляет пикантный contraste!» [10]Машенька одобряла заветное Верино желание стать актрисой и утверждала, что у нее есть «громадные задатки».

– Большинству женщин рано или поздно приходится это сделать, – сказал Нирензее, многозначительно посмотрев на Веру.

– Но не всегда для этого надо выходить замуж! – и рассмеялась, увидев удивление на лицах новых знакомых.

Увидев, как заискрились в глазах подруги озорные огоньки, Вера поспешила увести ее, пока та не выкинула какой-нибудь фортель. Заодно подумала, что уже начала вести себя, как положено заботливой жене – оберегает репутацию мужа от Машенькиных escapades [11].

«Из Мадрида сообщают, что здесь арестован известный анархист Джордан. При нем найдено 30 динамитных патронов и секретная переписка. При аресте Джордан оказал сопротивление, но затем дал весьма интересные показания, касающиеся международных связей руководителей анархического кружка с определенными кругами в Лондоне, Париже, Берлине и Риме».