Олег Северюхин: Пароль больше не нужен. Записки нелегала

Ты прекрасно понимаешь, что все вооруженные подразделения должны снабжаться с военных складов. На военные склады имущество поступает с заводов и фабрик, колхозов и совхозов. Все это оплачивается государством и направляется на снабжение частей. Стройная система, которая существует веками. А если из этой системы выкинуть склады и государство, которое оплачивает расходы, то как прикажете существовать воинским подразделениям? За счет местного населения и военных трофеев.

Военные трофеи не всегда велики. В основном, вооружение и боеприпасы. А продовольствием снабжало местное население, точно так же, как снабжало оно и оккупационную администрацию.

Если продовольствие добровольно не отдают, то его реквизируют. Одни приходят и говорят: где продовольствие, для партизан его бережешь? Другие приходят и говорят: где продовольствие, для фашистов его бережешь?

– Куды бедному хрестьянину податься, – говорил старик в фильме «Чапаев». – Белые придут – грабют, красные придут – тоже вроде бы…

Крестьянин поставлен перед выбором, подчиняться кому-то одному – либо партизанам, либо фашистам. За снабжение партизан – кара от оккупантов. За снабжение оккупантов – кара от партизан. Вот и получалось расслоение жителей по идейно-материальному признаку.

Оккупационные власти создавали видимость закупок продовольствия, расплачиваясь оккупационными марками. Партизаны ничем не расплачивались. Считалось, что этим зачтется вина людей за нахождение на оккупированной территории.

Диверсионные действия партизан вызывали гнев и возмущение фашистской администрации, как в оккупированных районах, так и в самой Германии. Война есть война. В боях и в сражениях гибнут десятки, сотни, тысячи людей. Это воспринимается как необходимые жертвы борьбы с врагом. А гибель людей вдали от фронта, зарезанных на темной улице, застреленных среди белого дня, взорванных в квартире, в кинотеатре, подорвавшихся на мине, свалившихся под откос в поезде, отравленных едой воспринимается во всем мире однозначно как бандитизм.

Если это не так, то почему «благородные» действия чеченских экстремистов, ирландской республиканской армии, басков в Испании и других революционно-марксистско-фашистских групп вызывают гнев и возмущение у нормальных и неполитизированных людей, воспринимаются как терроризм и бандитизм? Действия социал-демократических большевистских групп перед революцией в России ничем не отличались от того, чем занимались мы.

Если партизаны (бандиты) неуловимы, то им хорошо помогает местное население. Получается война не с партизанами (бандитами), а со всем населением. Партизанские войны всегда заканчивались поражением тех, кто боролся с партизанами, то есть со всем народом.

Умных история учит, но всегда есть такие страны, которых история толкает во всякое дерьмо, но как только попадается новое дерьмо, так они с радостью в него вваливаются.

Возьми такой аспект. Каждое вооруженное столкновение кроме убитых предполагает наличие пленных, а разведывательный поиск – захваченных «языков».

В действующей армии для них предназначены лагеря военнопленных. Содержание в лагерях, естественно, разное. К русским везде относились отвратительно, как к неподписантам конвенции о военнопленных. В СССР военнопленных быть не могло, могли быть только предатели.

А в партизанских отрядах лагерей военнопленных не было, а пленных и «языков» брали. Партизанский отряд мобильный и обременять себя военнопленными не мог. До сих пор мне снятся глаза людей в немецкой военной форме, в форме полицаев, может быть, ни разу не стрелявших в живых людей, которых расстреливали сразу после допроса, потому что их некуда девать.

Если партизанское движение с одной стороны это государственная политика, то и к партизанскому движению другой стороны нужно относиться с государственной точки зрения, приравняв партизанские движения к числу воюющих подразделений, распространяя на них законы ведения войны. И ведь до сих пор ни одна международная конвенция не признала партизан в числе «комбатантов» – то есть воюющих, кроме тех партизан, которые воевали за победителей.

Такая точка зрения у меня несколько изменилась после того, как я увидел, что делают мои сородичи на оккупированных территориях и как они обращаются с военнопленными. После всего увиденного, у меня даже морального права и желания называться немцем не было.

Почему я должен быть лучше русского, украинца, еврея, белоруса, молдаванина? Да, у нас есть различия в степени цивилизованности и общего развития. Нам что-то не нравится в них, но это не может быть обоснованием для их поголовного уничтожения. Он человек, и я человек. И отношения между людьми должны быть человеческими.