Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

Хотя Гейл не знала ни немецкого языка, ни швейцарского диалекта, она догадалась, что Барбара сейчас откроет. И действительно, Барбара появилась на пороге — высокая, ухоженная, подтянутая, красивая, очень приятная женщина чуть старше Гейл.

— Grüessech, [19] Приветствую (швейц. нем.). — произнесла она и, увидев извиняющуюся улыбку гостьи, перешла на английский: — Здравствуйте. Чем могу помочь?

Через открытую дверь Гейл услышала жалобное хныканье ребенка. Она перевела дух и улыбнулась:

— Меня зовут Гейл. Вы Барбара?

— Да. Верно.

— Я ищу высокую черноволосую русскую девочку по имени Наташа.

— Так она русская? Я не знала. Может быть, это что-то объясняет. Вы не врач?

— Нет. А что случилось?

— Э… она здесь. Не знаю почему. Пожалуйста, входите. Мне нужно присмотреть за Анни, у нее режется первый зубик.

Быстро войдя вслед за Барбарой в дом, Гейл почувствовала сладкий запах детской присыпки. С латунных крючков свисали мягкие домашние тапочки с заячьими ушками, словно приглашая гостью снять грязные уличные туфли. Гейл разулась.

— И давно она здесь?

— Час. Или чуть дольше.

Гейл вошла в просторную гостиную с высокими окнами, выходившими в садик. В середине комнаты стоял детский манеж. Маленькая девочка с золотыми кудряшками грызла пустышку, вокруг лежали новенькие игрушки. У стены, на низком табурете, сидела Наташа — голова опущена, волосы закрывают лицо, руки сложены на коленях.

— Наташа?..

Гейл опустилась на колени рядом с ней, коснулась волос. Наташа вздрогнула, но все-таки не отстранилась. Гейл снова позвала ее по имени. Нет ответа.

— Очень хорошо, что вы приехали, — нараспев сказала Барбара, подхватывая Анни на руки. — Я уже собиралась позвонить доктору Штеттлеру. Или в полицию. Не знаю. Это все очень странно. Правда.

Гейл гладила Наташу по голове.

— Она звонит в дверь, я кормлю Анни, не из бутылочки, а старым добрым способом. У нас в двери глазок, потому что в наше время всякое бывает. Я посмотрела. Анни была у меня на руках. Я подумала: кажется, это вполне обычная девочка, очень красивая, надо признать, она хочет войти, не знаю зачем, может быть, чтобы договориться с Максом об уроке, у него много клиентов, особенно молодых — естественно, потому что он такой интересный. И вот она заходит, смотрит на меня, видит Анни и спрашивает по-английски — я-то не знала, что она русская, кому такое в голову придет, хотя, наверное, ничего удивительного в наше время, — так вот, я подумала, что она еврейка или итальянка, а она спрашивает: вы сестра Макса? Я говорю: нет, я не сестра Макса, я его жена Барбара, а кто ты такая и чем я могу помочь? Я мать, и у меня много дел, сама видишь. Хочешь договориться с Максом об уроке? Ты занимаешься альпинизмом? Как тебя зовут? Она сказала, что ее зовут Наташа, но я, честно говоря, уже начала подозревать…

— Что?

— Ну… наркотики. Современная молодежь… то есть никогда не знаешь наверняка, — сказала Барбара с негодованием, которое скорее подобало бы пожилой матроне. — А что касается иностранцев, особенно англичан, они прямо сплошь наркоманы, спросите доктора Штеттлера… — Малышка заплакала, и мать принялась ее успокаивать. — Даже ученики Макса, молодежь, господи, так они прямо в горах употребляют. Ладно бы спиртное, это я еще могу понять, а курения, кстати, решительно не одобряю. Так вот, я предложила ей кофе, чаю, минеральной воды. Но она меня как будто не слышит. Может быть, она… как говорят хиппи… под кайфом. Поэтому я немножко испугалась. У меня же ребенок.

— Вы позвонили Максу?

— В горы? Когда у него клиенты? Он же страшно расстроится. Макс решит, что она заболела, и немедленно примчится.

— Решит, что Анни заболела?

— Разумеется! — Барбара повторно обдумала вопрос (что, похоже, было ей несвойственно). — Вы хотите сказать, Макс спустился бы ради Наташи? Но это же просто смешно!

Взяв Наташу за руку, Гейл осторожно подняла ее с табурета, обняла, потом вывела в коридор, помогла обуться и побрела вместе с ней через безукоризненную лужайку. Выйдя за калитку, она позвонила Перри.

Она уже звонила ему из поезда и с окраины деревни. Гейл обещала выходить на связь буквально каждую минуту, поскольку сам Люк не мог разговаривать — рядом с ним в машине сидел Дима, «так что, пожалуйста, давайте общаться через Мильтона». Она догадывалась, что успех операции висит на волоске, — это слышалось в голосе Перри. Гейл знала: чем спокойнее он говорит, тем опаснее ситуация; следовательно, случилась неприятность. Поэтому она тоже говорила спокойно, и Перри, вероятно, истолковал это аналогичным образом.