Грэм Грин: Наемный убийца

— Я пошел, — сказал Рэвен.

— Прощайте, мой дорогой, прощайте, — ответил мистер Чолмонделей, посасывая мороженое через соломинку.

Рэвен встал и вышел. Темный, тонкий, созданный для разрушения. Он чувствовал себя неловко среди маленьких столиков, среди ярких фруктовых напитков.

Он вышел на площадь и пошел по Шафтесбюри-авеню. Окна магазинов были украшены ветками и бутафорскими рождественскими вишнями. Он сжал кулаки в карманах. Его бесила их сентиментальность. Он прижал лицо к витрине магазина и молча глазел через стекло.

Что-то вроде затаенной жестокости завлекло его в магазин. Он открыл заячью губу, чтобы ее могла видеть девушка, подошедшая к нему. Он сделал это с таким же удовольствием, с каким разрядил бы пулемет в картинной галерее.

— Вот то платье на витрине. Сколько?

— Пять гиней, — ответила продавщица. Она не добавила «сэр». Его губа была клеймом класса. Губа говорила о бедности родителей, которые не смогли нанять хорошего хирурга.

— Платье ничего, а? — сказал он.

— Оно пользуется большим успехом, — прошелестела она изысканно.

— Мягкое, тонкое. О таком платье надо заботиться, правда? Сшито для какой-нибудь красивой и богатой?

— Это модель.

Она лгала без интереса. Она знала, как дешева и вульгарна эта лавка.

— В ней чувствуется класс, да?

— О да, — согласилась она.

— Хорошо, — сказал он. — Я дам вам за него пять фунтов.

Он вынул банкнот из бумажника мистера Чолмонделея.

— Завернуть?

— Нет, — сказал он и ухмыльнулся изуродованной губой. — За ним зайдет девушка. Понимаете, девушка — высший класс. Так это лучшее платье у вас?

И когда она кивнула, пряча деньги, он добавил:

— Тогда оно как раз для Элис.

И снова вышел на улицу, излив часть своего презрения, и завернул за угол в немецкое кафе, у хозяина которого снимал комнату. Здесь его ждал сюрприз — маленькая елочка в горшке, украшенная цветными стекляшками и блестками. Он спросил старика, хозяина кафе:

— Вы верите в это? В эту чепуху?

— Неужели снова война будет? — спросил старик. — Так ужасно читать об этом. Я видел одну войну.

— Ненавижу сантименты.

— Ну что же, — сказал старик, — это полезно для дела.

Он поднялся к себе в комнату. Ее не убирали. В тазу была грязная вода, и кувшин был пуст. Он вспомнил, как толстяк говорил; «Чамбли, мой дорогой, Чамбли». Надо произносить «Чамбли», и яростно закричал, перегнувшись через перила:

— Элис!

Она вышла из соседней комнаты — одно плечо выше другого, пряди светлых крашеных волос спадают на лицо.

— Кричать-то зачем? — спросила она.

— Здесь свинюшник, — разозлился он. — Нельзя ко мне так относиться. Пойди и все вычисти.

Он ударил ее по голове, и она отпрянула, не смея сказать ничего — кроме: «Ты за кого себя принимаешь?»

— Давай, давай, скотина горбатая. — И засмеялся, когда она склонилась над постелью: — Я купил тебе рождественское платье, Элис. Вот чек. Пойди и получи. Красивое платье. Оно тебе подойдет.

— Думаешь, смешно? — сказала она.

— Беги, Элис, а то лавка закроется.

Но она отыгралась, крикнув снизу:

— Я не хуже тебя с твоей рваной губой.

Все в доме могли ее слышать, и старик в кафе, и его жена в спальне, и клиенты у стойки. Он представил себе, как они ухмыляются: «Давай, Элис. Ну и парочка вы с ним». Он не то чтобы действительно страдал. Он впитывал в себя яд каплю за каплей, с самого детства, он вряд ли чувствовал его горечь сейчас.

Пора ужинать, сказал он себе. С его деньгами он мог пойти куда хотел. Он мог шикарно поесть с бизнесменами у Чимпсона.

Когда он спустился к автомату в темном углу под лестницей, он услышал свое имя.

Старик говорил:

— Он всегда живет здесь. Он уезжал.

— Ну-ка, — сказал незнакомый голос, — как тебя, Элис, покажи мне его комнату. Присматривай за дверью, Сондерс.

Рэвен опустился на колени в телефонной будке. Дверь была приоткрыта, потому что он не любил чувствовать себя запертым. Он не мог выглянуть, однако ему и не нужно было выглядывать, чтобы узнать обладателя голоса. Полиция, штатские из Скотланд-ярда. Человек прошел так близко, что дверь будки вибрировала от его шагов. Затем он снова спустился.

— Там никого нет. Он взял шляпу и пальто. Наверно, ушел.

— Должно быть, — согласился старик. — Он мягко ходит. Он увертливый.

— Какой он из себя? — спросил незнакомец.

Старик и девушка сказали одновременно:

— Заячья губа.

— Это полезно, — сказал детектив. — Ничего не трогайте у него в комнате. Я пришлю человека снять отпечатки пальцев. Как он себя вел?