Виктор Черняк - Тонкий слой лжи

- Ты доволен работой? - голос отца выдавал растерянность.

Он и впрямь не в себе, когда его ни о чем не просят. Кристиан кивнул.

- Сколько тебе платят? - Отец слизнул соль с ореха, а сам орех отложил, перехватил взгляд сына, пояснил: - Слежу за собой, орехи полнят, впрочем, и соль и пиво, но от всего отказаться невозможно.

- Да и нужно ли?

- В твоем возрасте всегда кажется, что не нужно… Тебе сейчас?… - Отец смутился.

- Тридцать пять. - Хилсмен как раз не удивлялся, что отцы забывают годы рождения собственных сыновей, - жизнь сумасшедшая.

- А я думал, еще нет тридцати. Ну да, конечно, война в Корее, процессы над «комми», сенатор шевелит густыми бровями… Ну да, тогда ты и родился. Может, тебе нужна семья? - И не дождавшись ответа: - Хотя я всю жизнь считал, что брак порождение сатаны. Семья… Узы… Может, я ошибаюсь?

- Может… - Кристиан пожал плечами. - Проверишь после семидесяти.

Отец засуетился, нервно запахнул полы халата, сцепил пальцы - растерянность, с трудом скрываемый страх приближающейся старости.

- Ты не оставишь меня, когда… ну если… помнишь Килмана? Его разбил паралич, ужасно. Ты не оставишь меня, если, ну, словом, если меня призовут ангелы? - Отец слабо улыбнулся, оставляя для себя возможность свести все к шутке и отступить, не утеряв достоинства.

- А как ты думаешь? - Хилсмен поднялся.

Растерянность неподдельная, и слова отыскиваются с трудом:

- Ну да… конечно… мне не на что рассчитывать, сынок. Ты прав - я жил для себя. Но, может, ты лучше, чем я? Великодушнее?

- Вряд ли. - Кристиан направился к выходной двери. - Мы все одинаковы, только обстоятельства у всех разные.

Хилсмен вышел, не вслушиваясь в слова отца, летевшие вслед, ему казалось, что бормотание перемежается всхлипами, или это ветер выжимает первые капли из набрякших дождем туч?… Кристиан поднял воротник, резко обернулся - отец стоял на невысоком крыльце, ухватившись за косяк, - темный силуэт на светлом фоне. Промахнуться невозможно. Хилсмену почудилось, что лицо отца исказила гримаса, ему даже виделись слезы на помятом лице с наброшенной поверх сеткой морщин, но тут как раз хлынул дождь, и лицо отца расплылось в потоках воды, контуры, только что четко очерченные, задрожали, дождь усилился, и фигура почти растворилась.

Хилсмен, втянув голову, побежал к машине. Дворники с трудом расталкивали потоки воды, стекающие по лобовому стеклу.

Возможно, я вижу отца в последний раз, его, человека, которому я обязан жизнью и… которому ничем не обязан. Хилсмен выключил дворники, и струи дождя надежно отделили от него внешний мир.

Кристиан произнес вслух:

- Надумали? - и с силой ударил кулаком по приборной доске.

В эту ночь Хилсмен не спал ни минуты. Утром выглядел как ходячий покойник. В коридоре налетел на Баклоу. Тот с хитрецой посмотрел на подчиненного:

- Эка вас разобрало. От мыслей? Дух захватило? Не думал, что вы такой честолюбец. Это неплохо. Неплохо для дела, - и он скорчил гримасу.

В конце дня Кристиану позвонила подруга. Разговор - короче не придумаешь.

- Ты обнаглел, - и повесила трубку.

Права. Не видел ее больше недели. Хилсмен решился на последнюю попытку. Может, она поймет? Что мать? Что друзья? Одни слова. Другое дело человек, который его любит. Что тут говорить - любит. А он? Скорее всего, тоже. Во всяком случае, если и есть любовь, она выглядит именно так, как их отношения.

Три дня. Всего три. Почему-то он знал - переносить не будут. Хилсмен приехал с букетом роз. Позвонил. Мелодичная трель звонка отразилась от голых стен. Минута - и дверь распахнулась. Гость помедлил. В левой руке цветы, правая за спиной. Приветливо посмотрел на Джоан. Прищурился.

Промахнуться невозможно.

Заплаканные глаза провожали его. Хилсмен прошел в квартиру, протянул букет, поцеловал девушку, слишком отечески - в обе щеки. Надулась, прикрывает растерянность и досаду беготней по комнатам… Ничего, пройдет.

Кристиан уселся на кухне, утянул с тарелки поджаренный хлеб, хрустнул. Джоан застыла с букетом и цветочной вазой.

- Ты чего? - спросил он и улыбнулся.

Она хотела казаться сердитой, но глаза выдавали. Поставила вазу на стол и забралась ему на колени. Хилсмен смежил веки, поцеловал теплую щеку. Перед глазами стояла Джоан в дверях в он с букетом. Между ними три-четыре шага. Промахнуться невозможно.

- Почему не звонил? Неделя прошла…

Хилсмен пожал плечами, откусил еще кусочек, тщательно прожевал.

- Почему? Почему? - Она теребила его ухо.