— Сейчас нам сделают хороший арабский кофе с кардамоном, — сказал Биньямин с интонацией настолько отеческой, что мне она показалась просто фальшивой. — Могу себе представить, как ты сегодня устал.
— Не можете, — вяло ответил я. — Я и сам не могу себе этого представить.
Биньямин посмотрел на меня долгим, испытующим взглядом. Я отвел глаза и уставился на портрет нового главы правительства, висевший почти под самым потолком. Выражение лица Шмулика на этом известном портрете было какое-то кровожадное, особенно если смотреть снизу и в полутьме: глаза прищурены, губы приоткрыты и в углу рта хищно блестит остроконечный верхний резец. Я никогда раньше не замечал, что премьер-министр выглядит на этой знаменитой фотографии столь зловеще. Интересно, замечал ли это Биньямин, когда выбирал портрет — если, конечно, он его выбирал...
В комнату вошел сухощавый болезненного вида мужчина лет тридцати, в больших стрекозиных очках, с круглым бронзовым подносом, на котором дымились две чашечки турецкого кофе, с двумя стаканами воды. Подождав, пока Биньямин расчистит место на своем столе, вошедший поставил туда поднос и, смерив меня взглядом, произнес вполголоса довольно странную фразу:
— Просят утвердить операцию "Освальд". Четыре к одному.
— Ждем до полуночи, — быстро ответил Биньямин, отхлебнув горячего кофе. — Пострелять мы всегда успеем.
— Гражданская война? — спросил я, когда незнакомец бесшумно вышел из кабинета, оставив нас наедине.
— Надеюсь, нет, — серьезно ответил Биньямин. — До полуночи все еще сто раз изменится.
Но в голосе его я не услышал уверенности.
— А в чем, собственно говоря, дело? — спросил я. — Ваши отношения с БАМАДом входят в баллистическую фазу?
— Ты же все читал, — сказал Биньямин, — операция "Кеннеди" должна была быть отозвана уже после того, как БАМАД убрал Кравеца и Маркмана с Вернером...
— Кравец — это тот молодой охранник, который кричал на площади про холостые пули?
— Ну да, он самый.
— А кто такие Маркман и Вернер?
— Маркман был врачом в больнице "Ихилов". Он не был посвящен в заговор, но дежурил в ту ночь по лаборатории и случайно обо всем узнал. БАМАД убрал его после того, как Маркман попытался установить контакт с корреспондентом CNN в Иерусалиме. А Вернер был кинолюбитель, который снял покушение на видеопленку...
— Ту самую пленку? Разве ее сняла не Рита Кауфман?
— Риту наняли мы, чтобы она выдала себя за автора пленки — после того, как нам удалось заполучить копию. А снял эти кадры Йоси Вернер, работник одной компьютерной фирмы в Герцлии. Они первый раз пытались его убрать прямо там же, на площади, и он ушел в глухое подполье. Наши люди тоже его видели на балюстраде городского парка, с камерой в руках, так что три недели ЯМ и БАМАД охотились за ним ноздря в ноздрю. Но он хорошо прятался, и найти его удалось только тогда, когда он ночью проник в здание одной киностудии в Тель-Авиве, чтобы размножить пленку. Люди БАМАДа застрелили Вернера и забрали кассету. Если бы они успели тщательно обыскать студию, то нашли бы и оцифрованные куски записи, которые Вернер успел сохранить на оптическом диске студийного компьютера. Но наши спугнули их, так что БАМАДу пришлось смыться, и мы завладели примерно шестью минутами записи. Мы предложили Рите Кауфман, которая работала техничкой в нашей кинолаборатории, смонтировать эти кадры и выдать за свою собственную работу. Риту БАМАДу убрать не удалось: мы приставили к ней постоянную охрану.
— А зачем вам вообще нужна была эта пленка?
— После того как погибли Кравец, Вернер и Маркман, вступило в действие распоряжение главы правительства об отзыве операции "Кеннеди". И пленка была первым нашим залпом. Она опровергла все показания заговорщиков на комиссии Шабтая о том, как произошло убийство. На пленке, кстати, видно совершенно отчетливо, что пули холостые: в сцене стрельбы нет ни крови, ни кусков материи... До этого видно, как и кто помогает убийце подойти поближе к лимузину.
— А вы не могли просто пойти в прессу и обо всем рассказать?
— С точки зрения и нашей прессы, и ее читателей, никакой организации ЯМ не существует. Мы все получаем зарплаты в других местах и связаны государственной присягой, которая не позволяет никому из членов организации — ни сейчас, ни в будущем — разглашать сам факт ее существования. Так что напрямую связаться с прессой для нас не так просто. Для этого нужны подставные лица, которые бы не имели никакого отношения к нашей организации. Такие, как Рита Кауфман или твой друг Матвей. Который стал у нас ключевым игроком. Но ни Матвей, ни Рита, выполняя наше задание, не знали ничего про ЯМ. Рита и сейчас не знает: официально ее лаборатория прикреплена к учебному телевидению. Я ума не приложу, что заставило Первого рассказать Матвею про нашу организацию.
Читать дальше