Александр Горский - Дело молодых

Полковник внимательно вглядывался в лицо стоящего перед ним Фомина.

– То есть вы хотите сказать, что ничего не знаете об убийстве Корниловой?

Игорь Андреевич хотел было уже ответить, как вдруг осекся и растерянно огляделся по сторонам. Затем, сделав несколько неуверенных шагов, он тяжело опустился в стоящее посреди комнаты кресло.

– Убили, значит, – щека его судорожно дернулась, – ну а что, вполне предсказуемый вариант. – Он поднял глаза на Реваева. – Сволочная девка была, дурная.

– Насколько хорошо вы ее знали?

– Лучше некуда. Если по времени, то у нас с ней где-то полгода отношения были.

– Эти отношения… – начал было Реваев.

– Только секс, – тут же отозвался Фомин. – Для меня – только секс. Для нее – не знаю. Поначалу мне казалось, что ей просто нравится проводить со мной время. Сами понимаете: хорошие рестораны, хорошие магазины, на выходные мы улетали гулять в Рим или Прагу. В общем, первые несколько месяцев все было достаточно весело.

– А потом?

– Потом она начала на меня давить. У нее в голове появилась бредовая идея, что я должен взять ее в жены. Не знаю, возможно, она с самого начала нацеливалась на замужество.

– Вам не кажется это вполне естественным желанием?

– Мне? – Фомин удивленно вскинул брови. – Ни в коем случае. Понимаете, мне нравится жить одному. Я люблю приходить в квартиру, когда в ней никого нет. Пустота и тишина. Что может быть лучше? Когда я хочу, чтобы со мной поговорили, нажимаю кнопку на пульте, когда мне это надоедает, выключаю. Вариант встречаться с кем-то один-два раза в неделю мне представляется идеальным, и ни на что другое Рита рассчитывать не могла. Кстати, о Рите, как ее убили, не расскажете?

– Вижу, пока вы были в Европе, то совсем не следили за московскими новостями, – покачал головой Реваев. – Вы ведь улетели девятого, вечерним рейсом. Скажите, а чем вы занимались в этот день в первой половине?

– Так, значит, это девятого и случилось, – нахмурился Игорь Андреевич, – а потом я неожиданно улетел. Все понятно! Удивительно, что меня не арестовали в аэропорту сразу же по возвращении.

– Сначала задерживают, – машинально уточнил полковник. – К чему торопиться, если вы и так вернулись? Итак, вспомните подробно девятое число. Меня интересует временной отрезок с десяти утра и до часа дня. На работе, насколько я знаю, вас не было, вы уже числились в отпуске.

– Не было меня в департаменте, – тут же возразил Фомин, – но я был на одном из наших объектов. Там подрядчики затягивают некоторые работы, есть риск выскочить из графика.

– Какой объект, до скольки вы там пробыли и кто может это подтвердить?

– Городская больница в Коммунарке. Приехал я туда к одиннадцати и пробыл часа два, не меньше. А подтвердить могут директора всех субподрядчиков, их там человек пятнадцать было, не меньше. Да и от генподрядчика представитель тоже был. Я вам могу сейчас список составить всех, кто был со мной на объекте.

– Пишите, – кивнул Реваев, почти уверенный, что слова чиновника подтвердятся.

Полковник изначально не возлагал на этот разговор больших надежд, прекрасно понимая, что если бы высокопоставленный чиновник мэрии и решил расправиться со своей бывшей любовницей, то вряд ли стал делать это лично. Реваев скользнул взглядом по комнате, которая усилиями Загурского и приехавших с ним оперативников постепенно приобретала все более непригодный для жилья вид. Дождавшись, когда Фомин напишет ему список всех бывших в тот день на стройке подрядчиков, а заодно укажет номера их телефонов, полковник убрал листок в папку и вновь улыбнулся, так же добродушно, как и в начале беседы.

– Я так понимаю, обыск вряд ли даст какие-то результаты.

Фраза была сказана Фомину, но достаточно громко, так что ее могли слышать все находящиеся в комнате.

– Ну, если с собой ничего не принесли, – развел руками Игорь Андреевич, – то и уносить будет нечего. Могли бы не терять зря время.

– Ничего, мы еще покопаемся немного, – буркнул Загурский.

Реваев кивнул и, громко попрощавшись со всеми присутствующими, покинул квартиру Фомина.

В теплом соленом море

Растает твое горе,

Растает твое сердце,

В него найду я дверцу…

А ведь было время, мы с Дэном песни писали. Он стихи, а я музыку. Поэт, конечно, из него так себе, хотя, возможно, не хуже, чем из меня композитор. А может, наоборот, это я не лучше, чем он. Хотя сейчас-то я, конечно, лучше, я ведь все еще могу сочинить что-нибудь, а вот он уже нет.