Олег Себастьян: Исход (Заговор ушедших)

…Всю ночь он пытался заснуть и, как только смежило глаза, в уши врывалась разудалая, витиеватая и постоянно повторяющаяся восточная мелодия… Под утро сон наконец овладел им, но раздавшийся откуда-то из подземелья резкий выкрик вырвал его из падения так, что после толчка в нижней части разом потяжелевшего тела – то ли бедер, то ли подошв – в глаза настойчиво стал проникать серый сумрак…

Еще мгновения, прищуриваясь и ощущая тянущую боль в веках, он лежал и пытался припомнить события сна, но ничего, кроме навязчивого набора все более разбегавшихся звуков, не заполняло его голову…

Наконец глаза привыкли к свету августовского утра, он полежал еще с минуту и толкнул плечи вверх…

Переходя из комнаты в комнату, он постепенно вспоминал, что вчера, в воскресенье закончился двухнедельный отпуск и наступало утро возвращения на работу. Настенные часы исчезли – все предметы, считавшиеся «излишествами», то есть то, что висело на стенах и стояло на полках, забрала с собой съехавшая во время отпуска жена. К излишествам были отнесены и часы, и теперь он снова стал привыкать, как и в течение долгих лет одинокой жизни в Германии, рассчитывать темп времени, лишь иногда подглядывая на экранчик доставшейся от дележки движимого имущества простенькой «Нокии».

Чувство времени возвратилось, будто и не исчезало, пока он продолжая двигаться из душа в комнату, где нагревался утюг, и обратно в ванную – чтобы закончить с умыванием…

Наклонив голову над раковиной и слыша звуки фыркающего чайника, купленного еще в последнем году 20-го века, и с тех пора сопровождавшего его с самого первого дня приезда в Штуттгарт, он уже перебирал в памяти события последних двух недель, которые, как ему чудилось, были лишь предвестниками каких-то неведомых и основательных изменений в его жизни…

Причиной беспокойства стал, как он был убежден, разговор с коллегой на второй день отпуска, которому он позвонил рано утром, чтобы отойти после многочасового ночного скандала с женой. Еще за неделю до его отпуска шеф разослал всему отделу приглашение на день рождения к себе домой – так и стояло: «Семья Асбрандт приглашает сердечно в свой семейный дом на торжество» (шеф отличался крайней серьезностью по отношению к себе, хотя и не чуждался ироничности в разговорах с подчиненными).

В итоге он никуда не пошел, прислав сообщение, в котором не особо даже утрудившись найти извиняюшийся тон, просто информировал о своем отсутствии. Определенных планов на отпуск не было, хотя и оживала время от времени мечта посмотреть на Рим.

Вместо «Вечного города» к ним с женой вдруг приехала старшая дочь жены, жившая отдельно от них вот уже несколько лет в Дрездене. Неожиданной стала просьба привезти с собой друга, то ли занимавшегося с ней когда фитнессом, то ли просто очередного «бойфренда».

Ему не хотелось присутствия совсем уже постороннего человека, к тому же немца. Периодические визиты дочерей жены не оставляли ничего, кроме ощущения совершенно потерянного времени и сил души, отданных равнодушным, пустым людям.

Но в этот раз жена чуть ли не ежеминутно ныла об одиночестве брошенной девочки, возможности наконец-то побыть с людьми и как-то отвлечься от бессмысленного прозябания в Дрездене. Он пытался не слышать причитаний, перебивал разговорами на другие темы, но упорство жены не истощалось, и он, чтобы закончилось беспрерывное нытье, махнул на все рукой…

Оставалось всего десять минут до поезда, Ему толком не удалось позавтракать – лишь выпить кофе, но в нем распространилось давно задвинутое вглубь, и все-равно неодолимое чувство бесконечной дороги, уходящей к горизонту синеватых гор, какое всегда его охватывало перед тем, как шагнуть в неизвестность и уже не оглядываться…

Будто повинуясь этому разлившемуся в нем ощущению сменившегося мира вокруг, ноги несли его легко к станции и он не чувствовал к себе никакого волнения…

В поезде он сел по привычке на левой стороне, чтобы смотреть на отсвеченные розовым склоны Таунуса и закрывавшееся постепенно с удалением поезда от Франкфурта лесистые склоны бастиона Альткенига.

В Вайльдорфе к своему большому облегчению он не повстречал ни одного из коллег, что не вынуждало в который раз поддерживать ни к чему не обязывавшую его беседу, но крайне важную для коллеги, о политике и очередном «неправильном» поведении России.

Он пошел в этот раз самой дальней, не хоженой им еще, дороге в обход туннеля, к кромке платформы к узкому проходу под насыпью и, пройдя его, очутился на дорожке, с обеих сторон обсаженной высокими, еще не осыпавшимися сакурами…