Сергей Норка: Заговор против России

Голову словно сдавило стальными тисками. Он нажал кнопку, и в кабинет неслышно вошел помощник. «Власика и машину», — коротко бросил ему генсек.

Сидя в машине, которая, выехав из Спасских ворот, тут же свернула на мост и покатила по Большой Ордынке, он тупо смотрел на коротко стриженный затылок начальника охраны. С усилием оторвавшись от этого зрелища, Сталин начал разглядывать мелькающие за окном улицы.

Август 1918 года выдался холодным. Дождь, сопровождаемый промозглым ветром, лил как из ведра. Толпа штатских, спотыкаясь о булыжники, понуро брела под конвоем разношерстной охраны, одетой в полувоенное обмундирование. «Шевелись, — орал белобрысый мужичонка в кожаной куртке, с маузером через плечо. — Попили народной кровушки, теперь и ответ держать. У, контра!» Мат охранников перемешивался с всхлипываниями и стонами серой толпы.

Сталин приказал шоферу остановить машину и пальцем поманил белобрысого. Верный Власик соскочил с заднего сиденья и встал за спиной, положив правую руку на деревянную коробку с маузером. Белобрысый жестом остановил толпу и подбежал к машине, холуйским чутьем узнав большое начальство.

— Кто такие? — спросил Сталин, откашлявшись и вытерев пот со лба.

— Телигенты. Контра, — с готовностью доложил белобрысый. Изо всех сил борясь с подступающим приступом лихорадки и дикой головной болью, Сталин спросил, заранее зная ответ:

— Куда их?

— В расход. Куды ж ишо? — радостно изумился белобрысый. Отодвинув конвоира тыльной стороной ладони, он подошел к толпе. Позади тенью следовал Власик. Взгляд пробежал по лицам обреченных «телигентов», в глазах которых были мольба и надежда, и остановился на стройном высоком мужчине, в костюме–тройке. Он резко выделялся на фоне остальных кандидатов в покойники: темно–карие глаза смотрели спокойно и даже как–то равнодушно. Но это равнодушие не было прострацией смертника. Скорее, уверенностью в том, что его судьба не подлежит коррекции ходящими по земле.

Как завороженный смотрел он на незнакомца, пытаясь отыскать в нем хотя бы легкий признак страха или вообще каких–либо эмоций. Но тщетно. На миг ему показалось, что на него смотрит Христос, готовый взойти на Голгофу и выполнить свою миссию. Он тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение, и спросил: «Вы что, не боитесь смерти?» Незнакомец не ответил и только чуть заметно качнул головой. «Вы врач?» — сам не зная почему, спросил вождь. Незнакомец опять не ответил, а только вытянул руку в сторону его головы, и боль внезапно исчезла, словно улетучилась. Стало легко и приятно. Проделав эту манипуляцию, странный смертник равнодушно отвернулся.

Сталин кивнул Власику, а сам резко развернулся на каблуках и направился к автомобилю, услышав, как за спиной зычный окрик его верного охранника «Давай в машину» решил участь теперь уже бывшего смертника.

Водитель притормозил возле Марфа–Мариинской обители и, медленно проехав еще метров пятьдесят, остановил машину. «Приехали», — каким–то свистящим голосом сказал Власик, разворачиваясь всем туловищем назад.

Был уже третий час ночи. Ордынку тускло освещали фонари. Сталин вышел из машины в накинутой на плечи шинели и неторопливо направился к подъезду старинного четырехэтажного дома с одиноко светящимся окном. Туда же цепочкой устремились охранники, ехавшие в двух других машинах. Это была личная гвардия генсека, не подчинявшаяся никому, кроме Власика. Беззвучно проникнув в подъезд, они рассредоточились по этажам, а двое встали у деревянной резной двери, на которой висела потускневшая медная табличка, свидетельствовавшая о том, что в квартире проживал только один человек, доктор медицины.

Тяжело опираясь на перила, генсек поднялся на третий этаж и постучал в дверь, которая тут же распахнулась. На пороге, приветливо улыбаясь, стоял человек в безукоризненном костюме–тройке. Его густая черная и аккуратно подстриженная борода резко выделялась на фоне белоснежной рубашки.

После восьми ударов в дверь охранники отвернулись. Они никогда не видели человека, жившего в этой таинственной квартире, куда по ночам раз или два в месяц (а иногда и чаше) приезжал великий вождь. Они догадывались, что это самая страшная государственная тайна, к которой не допущен никто.