Сергей Кредов - Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза

Женщины в общении друг с другом и они же в общении с мужчинами – это разные женщины. Однажды в юности, будучи студентом, автор заснул в комнате, где кроме него находились еще семь девушек. Не потому что Казанова, а как раз наоборот. Часом раньше в комнате были еще три пары, но они решили провести остаток вечера более увлекательно. Короче, проснувшись среди ночи, автор стал невольным свидетелем их разговора. Ой, мамочка. Подробности опустим из соображений мужской политкорректности. Мужчины, предоставленные сами себе, еще чище. Мужские разговоры женщинам подслушивать категорически не рекомендуется. Это добрый им совет. Мир перевернется. Мужчина, изливающий душу своему приятелю где-нибудь в бане, – грязное, лживое, похотливое существо. Практически животное. Остается надежда, что истинная сущность женщины и мужчины проявляется как раз в разговорах с противоположным полом, а не с себе подобными. Автор в это верит. А что еще остается?

Женщины в целом обладают чувством юмора и обожают его в мужчинах. Но вот остроумие – не их сфера. Писателей-сатириков среди женщин нет. И просто смешных писателей почти нет. Салтыков-Щедрин не женщина. Гоголь, кажется, тоже. Почему – не известно. Автор может поделиться версией, которую ему предложила знакомая – психиатр. Женщины мыслят эмоциями, а не логически, как мужчины (кому это по силам). Поэтому и мысль свою женщина выражает более многословно. Иными словами, необычайно многогранную женскую мысль не всегда просто вообще сформулировать, а уж облечь ее в лаконичную, яркую форму… Сами попробуйте прежде, а потом претензии предъявляйте.

Мужчина начинает вполне разбираться в женщинах, лишь когда у него появляется дочка. О, этот ангел!.. Кто научил ее крутить попой перед зеркалом? Она знакомится с этими оболтусами в детском саду и уже оценивает их с точки зрения установления прочных отношений. В четыре года просит проколоть уши. Это больно, пугает мама. Но ей все нипочем – ей, которая боится даже вида докторов. Красота – страшная сила. Мужчина, у которого нет дочери, далек от полного познания характера женщины.

Твой маленький ангел мечтает о семье. О принце. А ты, перебрав всех вокруг, вдруг вполне соглашаешься с женщинами, что «все мужики – козлы». И ты сам, в принципе, такой. Где же найти не козла? Голова кругом. Вот так, первую половину жизни борешься с женщинами, а вторую, в качестве отца дочери, с мужчинами. Первой задачи автор не упрощает, но вторая потруднее будет. Такая она, женская доля…

– Ну и хитрец этот Михаил Аронович, – пробормотала Притула, закончив чтение.

Она вновь взглянула на свой текст. Деревянный язык… и опять этот несносный «Лукин-Задрюкин» (так они со Сточным определяли вообще любой проходной материал о политике). Обойдутся читательницы на 8 Марта без ее опроса. Она направилась к Сточному мириться. Вошла, села с покаянным видом.

– Извините меня, Михаил Аронович. Я больше никогда так не буду поступать.

Ответственный секретарь сделал знак, означавший «пустяки», и позвонил главному:

– Притула снимает свой материал. Да, сама. Ну что, подписываем полосу?

– Подписывайте, – раздался в трубке бодрый голос.

И главному ее материал не нужен…

– Понимаешь, Оксаночка, – опять начал свой психотерапевтический сеанс Сточный, – на кого другого я бы не стал времени тратить. Жалко мне, что ли, поставить твою заметку? Мало мы нудятины публикуем? Вот, полюбуйся… И вот это… Твои партийные тетки – просто глоток свежего воздуха по сравнению с этой макулатурой, которую надо ставить. Но эти авторы иначе не могут писать. А ты можешь! В тебе есть искренность, желание что-то понять, нет этого жуткого всезнайства, которое так раздражает в людях, пишущих о политике. Давай пробовать дальше.

У тебя обязательно, обязательно получится. Ну-у, уже и слезы появились.

– У меня ничего никогда не получится-а-а!

Слезы ручьями потекли из глаз девушки, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. В эти минуты она ощущала себя дошкольницей, которая безуспешно пытается написать первые в жизни строчки. Ну кто бы мог подумать?

Но Оксана быстро взяла себя в руки, отступать перед трудностями не в ее характере. Вообще не писать официоз она не могла, поэтому они договорились таким образом. Если она приносит рутинную заметку, то предупреждает: это «Лукин-Задрюкин», и Сточный ставит ее, не читая. Однако ее творческие материалы они по-прежнему будут оценивать по гамбургскому счету и дорабатывать сколько надо. Их сотрудничество продолжилось.