Елизавета Абаринова-Кожухова: Этюд в красно-коричневых тонах, или Тайна, несущая смерть-II

Однако старушка сама окликнула Дубова:

— Молодой человек, что вы ищете?

Василий подошел к лавочке и изобразил на лице самую лучезарную улыбку, на какую был способен:

— Доброе утро, сударыня! Я расследую обстоятельства гибели вашей соседки Луизы Лавинской.

— А, так вы из полиции?

Расслышав в голосе старушки явственные нотки недоверия и даже враждебности, Дубов поспешно возразил:

— Нет-нет, сударыня. Я всего лишь частный сыщик. Василий Дубов, к вашим услугам.

— А, так вы наш человек! — обрадовалась старушка. Льда недоверия как не бывало.

— В каком смысле — наш? — не понял детектив.

— А то не знаете! — уже почти заговорщически подмигнула бабушка. Полиции я бы ничего не сказала, а вам помогу с удовольствием.

— Простите, сударыня, как вас звать-величать?

— Марья Васильевна.

— Скажите, Марья Васильевна, вы не замечали ничего странного за последние дни?

— Да нет вроде бы, — не очень уверенно ответила Марья Васильевна. Вообще-то ведь покойница, царствие ей небесное, — старушка истово перекрестилась, — правильную жизнь вела. И за народ всегда стояла…

— А машина? — спросил Дубов. — Где она обычно ее ставила?

— Да там же, где ваша. Разве чуть левее. Ах да, совсем забыла! Как раз позавчера возле нее двое каких-то молодых парней крутились.

— Вот как? — насторожился детектив. — Марья Васильевна, вы их смогли бы описать?

— Трудновато, — вздохнула старушка, — но если бы снова увидала, то узнала бы непременно.

— А как они были одеты? Какая прическа?

— Как одеты? Да обычно, без этих новомодных штучек. А прическа… Погодите, дайте вспомнить. У одного волосы коротко стриженые, а у другого наоборот, длинные. Ну, я-то, конечно, крикнула — чего это вы тут, ребята, делаете? А они мне очень так вежливо ответили, что они покупатели и что хозяйка им разрешила осмотреть машину.

— И вы им поверили?

— Да не очень. Хотела спросить у самой, да не встретила, а на следующий день… — Марья Васильевна совсем пригорюнилась.

— Ну хорошо, Марья Васильевна, — Дубов протянул ей свою визитную карточку, — спасибо вам за ценную информацию. Если что-то еще узнаете, то дайте знать, будьте уж так любезны.

— Да-да, конечно, — закивала старушка.

«Значит, Лавинска действительно пыталась продать „Жигули“, — размышлял Василий, неспеша ведя „Москвич“ по колдобистой улице, — и ничего нового я не узнал. Хотя надо еще подождать, что мне сообщит насчет автомобиля инспектор Берг…»

На светофоре зажегся красный свет, и Дубов затормозил.

— А может, прав Аскольд Мартынович — нет в этом деле никаких тайн, сказал детектив своему отражению в зеркальце.

Красный свет сменился желтым, затем зеленым, и «Москвич» тронулся с места. Но тут через улицу побежал какой-то человек. Василий ударил по тормозам, и очень вовремя — машина остановилась прямо перед носом незадачливого пешехода.

Петрович открыл газету и на первой же странице увидел некролог под фотографией Луизы Лавинской. «А я вот подохну — ни одна сволочь не вспомнит, — подумал он. — Хотя нет — вспомнят, еще как вспомнят. И на похороны слетятся, как стервятники на мертвечинку. Не дождетесь, голубчики…»

И вдруг ему явственно вспомнилась последняя встреча с Лавинской — та самая, обнародования факта которой он так опасался. В тот день Манфред Петрович находился в самом мерзопакостном настроении — «Местное время» вылило на него очередной ушат помоев. Обесчещенный пасквилянтами Петрович в бессильной злобе выл, царапал обои, рвал в куски мерзкую газетенку, но когда раздался звонок в дверь, тут же смирил чувства и даже успел убрать следы своего праведного гнева.

— А, добрый денек, товарищ Лавинска, — приветливо разулыбался Петрович, впуская гостью. — Наконец-то побаловали старичка своим визитом. А вы все молодеете…

— Благодарю вас, Манфред Петрович, — чуть смутилась Лавинска, проходя в кухню. — Но я пришла поговорить о деле…

— Нет-нет, о делах потом, — весело суетился хлебосольный хозяин, — а первым делом я вас чайком угощу. Ах, какая незадача — как раз вся заварка вышла!

— Я наслышана о вашем трудном положении и кое-чего прихватила. — С этими словами гостья принялась выкладывать из авоськи хлеб, колбасу, чай, плавленые сырки… Уже два дня сидящий на воде и черствых корках Петрович с жадностью взирал на продукты. Ему страсть как хотелось схватить палку сервелада и тут же съесть вместе со шкуркой, но он понимал, что надо сдерживаться.