Владимир Листов: У каждого свой долг (Сборник)

Между тем поезд набирал скорость. Последние деревянные домишки московских пригородов сменились перелесками, черно-серыми полями. Потом замелькал лес, дачные постройки. Чувство радостного ожидания, возникшее на вокзале, стало затихать, и на смену ему пришло томящее предчувствие какой-то неопределенности и опасности. И сам по себе отчетливо прорезался вопрос: «А справлюсь ли? Что будет поручено мне?»

Теперь меня уже не волновали красоты Подмосковья: пушистые ели и прозрачные дали лесных просек, хотя я все еще продолжал стоять у окна. Мыслями я был уже там, в Прибалтике…

«Может быть, Крылов только делает вид, что читает книгу, а на самом деле тоже думает? Он-то обязательно что-нибудь придумает!» Я закурил. «Не так давно я вот так же отправлялся в неизвестность. Тогда был диверсант… Все прошло удачно. Крылов даже похвалил. Но сейчас дело посерьезней: целая организация!»

Утром, наскоро попив чаю, Крылов снова взялся за книгу. Приехали днем. Поезд рывками стал притормаживать, тогда только Крылов захлопнул книгу, приподнял голову, посмотрел на меня, словно он возвратился из неведомых краев:

— Прибыли?

И с трудом расставшись с каким-то другим миром, рассмеялся:

— А здорово все же сочиняли, дьяволы! Нет, я не точно выразился: волшебник Куприн! Кто сейчас так пишет?

«А ведь и в самом деле читал! Про все дела забыл! Ну и ну», — удивился я, глядя на майора.

Крылов вышел в коридор, раздвинул белые занавески, наполовину прикрывавшие окно, и стал рассматривать многочисленных встречающих. Кого-то заметив, приветливо кивнул и повернулся ко мне:

— Готов, Володя?

Распрощавшись с соседями по купе, мы вышли из вагона. Солнце слепило глаза, пригревало. На закраинах крыш снег подтаивал, звенела капель. Воздух был по-весеннему свеж и опьяняющ. Крылов глубоко вздохнул, восторженно оглянулся по сторонам и вместо приветствия сказал подошедшему к нам полному краснолицему человеку:

— Ну и живут же люди: у них уже весна! Есть чему позавидовать, товарищ Дуйтис.

Дуйтис, начальник местного управления государственной безопасности, улыбнулся и в тон Крылову ответил:

— За чем же остановка, Николай Федорович? Поселяйтесь у нас навсегда. Работа найдется…

Он повел нас к автомобилю и по дороге стал что-то горячо объяснять Крылову. Я немного поотстал, шел вслед за ними, всматриваясь в лица прохожих. Мне не терпелось уловить признаки ожесточенной борьбы, о которой слышал в Москве.

Вопреки ожиданиям, люди были спокойны, улицы полны народу, работали магазины. В глазах прохожих я не уловил ни тревоги, ни страха, ни затаенности — ничего такого, что свидетельствовало бы об их опасениях или недовольстве. Только на лице одного мужчины промелькнуло выражение озабоченности. В общем, обычная деловая жизнь, размеренная и обыденная, такая же, как в любом другом городе. Дворник сгребает с тротуара остатки снега на проезжую часть дороги, укатанную санями. Возле потемневшей кирпичной стены, на просохшем асфальте, мальчишки играют в стеночку… И все же, где-то здесь, под сводами высоких черепичных крыш, за стенами церковных башен орудует банда. Вербует новых участников, подготавливает убийства.

Мы поселились в гостинице в центре города. Это была одна из лучших гостиниц. Хозяин ее сбежал вместе с бывшими правителями, но персонал остался. Постояльцы не испытывали никаких неудобств: белоснежное белье, чистые ковры, блестящие поручни лестниц, натертый паркет…

Крылов привел себя в порядок и уехал с Дуйтисом в управление, предупредив меня, чтобы к восьми часам я был дома — отправимся ужинать. Я долго стоял у окна, смотрел на незнакомую улицу, раздумывая, чем бы заняться. Потом решил осмотреть город.

Я пошел вдоль улицы, никуда не сворачивая, чтобы не заблудиться. Тут и там теснились красивые дома с причудливыми лепными украшениями. Время от времени я задирал голову вверх, чтобы получше увидеть особенно интересное здание. И всюду богатые витрины: модные костюмы, цветастые галстуки, изящные антикварные изделия. Город увлек меня, по кривым улочкам я свернул куда-то в сторону. Неожиданно оказался возле средневековой крепости Гедемина.

Ходил долго и порядком устал. К вечеру подморозило. На крышах настыли прозрачные сосульки. По дороге в гостиницу я время от времени останавливался у сияющих витрин маленьких магазинчиков. Меня поражали и голубые фонари, вспыхнувшие на центральной улице, и перезвоны колоколов, и силуэты католических костелов, и разукрашенные тройки. Песнями и смехом провожала молодежь масленицу. Прощай, зимушка-зима!..