Куперс-Фолс основал мой предок в северной части Миннесоты – в одной из самых живописных излучин реки Сент-Круа, в верхнем ее течении неподалеку от бурных, пенящихся водопадов, которые не замерзают даже в трескучие морозы. Этот первый из Куперов, мой тезка Джон, сколотил состояние на постройке железных дорог и торговле пшеницей, что в итоге породило изрядное количество миллионеров, а соответственно – и процветающий город Миннеаполис. Однако Куперы жили на удивление тихо, пока мой дед, «закусив удила», не принялся наверстывать упущенное предками время.
Остин Купер, мой дед, был деловым, целеустремленным человеком и с наступлением двадцатого века все больше и больше богател. Он водил дружбу с финансовыми магнатами, такими как Карнеги, Рокфеллер, Форд, Меллон. И однажды им овладела навязчивая идея, требующая воплощения, подобно тому как застрявший в теле шрапнельный осколок, образовав нарыв, в конце концов выходит наружу вместе с гноем и кровью. В двадцатые годы, часто бывая в Германии, он проникся сочувствием к судьбе немцев, изнывавших, как он выражался, под ярмом контрибуций, наложенных победителями в «большой войне». [2] Имеется в виду Первая мировая война.
Многие его современники разделяли эту точку зрения, да и позже некоторые историки придерживались мнения, что этот явно несправедливый мирный договор привел лишь к новой «тридцатилетней войне», длившейся с 1914 по 1945 год.
Однако, по-своему воспринимая ход истории, Остин Купер не ограничился простой записью в своем дневнике. Во время последующих поездок в Германию дед начал выискивать со свойственными ему проницательностью и упорством людей, которым, по его убеждению, предстояло стать глашатаями новой, восставшей из пепла Германии. Он установил тесный финансовый контакт с фирмой Круппа и стал, таким образом, своего рода связующим звеном между немецкими и англо-американскими денежными тузами.
Остин Купер, увлекшись политикой, со временем почувствовал интерес к себе политических лидеров, которые, по его убеждению, обладали способностью направить Германию по пути, предначертанному ей судьбой. Как американец, он был полезен этим «новым людям», ибо беспрепятственно вращался в кругах, куда они не имели доступа в силу социальных условностей.
Так Остин Купер начал свое «послушничество» у двух очень озлобленных немцев, стремившихся к переделу мира. Один из них, «герой большой войны», импонировал ему чувством собственного величия; другой, ладить с которым было куда труднее, – своей гипнотической силой.
«Герман Геринг. Адольф Гитлер. Остин Купер. Сирил Купер. Буэнос-Айрес. Выше голову, братишка» – эти фамилии и слова продолжали вертеться у меня в голове, когда поздним вечером в мотеле я лежал на кровати, на высоко взбитых подушках, уставший до такой степени, что не мог ни думать, ни читать, ни даже смотреть телевизор. Но мне и не спалось – я испытывал напряжение во всем теле от многочасовой езды в непроглядной метели и продолжительных раздумий о судьбе нашей семьи, – и в душу закрадывалось неясное ощущение тревоги и чего-то неизвестного.
В Куперс-Фолсе, на своей родине, я не был несколько лет и даже не позволял себе предаваться воспоминаниям о семейной истории.
Надо беречь силы – впереди еще много миль, несколько часов пути. Может, стоило лететь самолетом? Но нет, всякий, кто хорошо знал меня, не задумываясь сказал бы, что я предпочту «линкольн».
В конце концов я завернулся в одеяло и, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, уснул.
А на следующий день меня хотели убить.
Этот день был такой же, как и предыдущий, только еще труднее и утомительнее. Я ехал на запад в серой, крутящейся метельной пелене, сводившей до минимума видимость, а соответственно и скорость. В пути мой «линкольн» то и дело обгонял какие-то странной формы предметы, которые я совершенно не мог различить при тусклом свете фар. По радио безостановочно предупреждали о необходимости воздержаться от любых поездок, перечисляя временно закрытые школы и перенесенные мероприятия. Но мне и в голову не приходило переждать непогоду, я боялся опоздать: Сирил назначил встречу на двадцатое, значит, двадцатого я должен быть на месте.
В Индиане и Иллинойсе погода немного прояснилась, и я на какое-то время дал волю «линкольну». Судя по сводке погоды, сразу за Чикаго, после поворота на иллинойское шоссе, и на следующем перегоне в Висконсин меня поджидал буран. Сейчас же, пока светило мглистое солнце, я мог несколько расслабиться. Напряжение от многочасовой езды при нулевой видимости сильно утомило меня.
Читать дальше