Андрей Константинов - Изменник

Вся страна знала, что в Афгане мы воюем, что «черные тюльпаны» везут и везут груз «двести», что в госпиталях лежат тысячи безруких, безногих, слепых… Но каждый вечер в 21.00 программа «Время» выдавала зрителю очередную порцию лжи.

«Ми-8», подняв желтую волну пыли, сел.

— Приехали, — сказал военврач. — Через два часа прошу ко мне на чашку чая… отметим прибытие. Если, конечно, вас Фаридов обратно не отправит.

Полковник Фаридов действительно едва не отправил тележурналистов обратно в Кабул. Полковник, высушенный пустыней до хруста, стоял у вертолета и смотрел, как бойцы разгружают борт. Офицерам он пожал руку, с доктором обнялся, а на Мукусеева с Ножкиным даже не посмотрел… Вообще-то это было обидно — в восемьдесят шестом ТВ еще вызывало интерес.

Виктор Ножкин подошел и представился. Полковник повернулся к нему, несколько секунд молча смотрел черными глазами, потом спросил:

— Ну и на хрен вы сюда прилетели, товарищи журналисты? — Виктор опешил, а Фаридов бросил:

— Снимать вам тут нечего. Завтра утром в Кабул. — И отвернулся. Мукусеев и Ножкин отлично знали, что попали не в обычную мотострелковую часть, а в отдельный отряд специального назначения, сформированный на базе 16-й «чучковской» бригады ГРУ. Бригада, с центром в Лошкаргахе, имела зону ответственности более тысячи километров по фронту и двести пятьдесят километров в глубину. А отряд Фаридова стоял на самом острие… Именно поэтому они и стремились попасть, к Фаридову.

Солнце село, темно стало — хоть глаз выколи. На небе высыпали звезды. Их было невероятно много… Журналистов устроили в палатке, где стояло шесть коек, но обитатель был только один — угрюмый мужик лет тридцати. У него было странное — полуевропейское, полуазиатское лицо. Он лежал на койке, читал книгу на английском и курил. Виктор посмотрел на название, перевел: «Дон Миллер. Выживание по методам САС».

Доктор на правах хозяина представил журналистов. Мужик сел на койке, опустил босые ноги на пол и положил книжку.

— А это, — сказал доктор, — капитан Фролов. Можно — Олег.

Олег Фролов встал, сунул журналистам руку, буркнул:

— Олег, — и снова лег. Доктор немножко помялся, потом сказал:

— Слушай, Джинн, мне ребята уже сказали…

— Не надо, — произнес Фролов, не отрывая взгляда от книги. — Не надо, док… не говори ничего.

— Н-ну извини.

Доктор еще помялся, сказал:

— В общем, через два часа жду. Джинн знает, где мой вигвам. — Он сказал и ушел. Капитан Фролов продолжал лежать на койке, читать свое «выживание». Он много курил, на вопросы практически не отвечал. Вскоре Мукусеев заметал, что и книгу-то он не читает, а просто держит в руках.

В двадцать один тридцать Фролов рывком сел на койке, сунул ноги в разношенные кроссовки и накинул на плечи натовскую куртку цвета хаки:

— Пошли, — сказал он, — док ждет.

Солнце село и темно стало — хоть глаз коли. Все небо было в звездах. Фролов шел очень быстро и неслышно. Оба московских журналиста едва поспевали за ним.

В «вигваме» доктора ярко горели две электрические лампы. Они питались от огромного танкового аккумулятора. За столами сидели полтора десятка мужиков в полевой форме. На столах стояла разномастная посуда, консервы, хлеб и апельсиновый сок «Греко» в идиотских жестяных баночках граммов сто пятьдесят… Когда вошел Фролов, а за ним Мукусеев и Ножкин, все замолчали.

Снова состоялась процедура представления. Скорее, дежурная, потому что все в отряде и так уже узнали, что прилетели два тележурналиста, но Батя велел отправить их обратно.

— Ну-с, прошу садиться, — бодро произнес доктор. Офицеры потеснились. Фролов, Мукусеев и Ножкин сели к столу.

— А теперь, — сказал доктор и внимательно всех осмотрел. — А теперь, господа офицеры, сурпрыз…

Жестом фокусника он извлек из чемоданчика бутылку «столичной». Все загудели… потом док извлек вторую, потом третью. Появление каждой бутылки сопровождалось гулом. Только один Фролов молчал.

— На что особо прошу обратить внимание… — сказал доктор и взял в руки одну бутылку. — На что я прошу обратить внимание, господа офицеры?

— А на что, док? — спросил кто-то.

— Холодная, — торжественно произнес док. — Водка-то холодная!

Все стали трогать бутылки, цокать, качать головой и спрашивать: а как тебе это удалось, Гена? А Гена отвечал: секрет фирмы. Запатентую — разбогатею.

Мукусеев и Ножкин вместе со всеми улыбались. Они пробыли в Афгане почти месяц и отлично понимали, что глоток холодной «столичной» в Москве и этот же глоток в афганской пустыне не одно и то же.