Дмитрий Лекух - Командировка в лето

Князь пожал плечами.

– Ларин важнее. Мэр… Да что мэр. Этот сушеный кусок дерьма был нашим безо всяких прочих условий. У меня на него столько всего, что, если захочу, он со мной советоваться будет даже, сходить ли посрать в сортир на первом этаже или на втором и как сегодня с женой спать – сверху или снизу… хотя с женой он, похоже, вообще не спит, козел, если она его, разумеется, по ночам плеткой не фигачит. А напрасно: бабёнка-то – в самом соку. Я его и в первый раз мэром сделал. Лично. И сейчас бы сделал безо всяких съемочных групп с центрального телевидения. Хотя с ларинским сюжетом, конечно, попроще будет…

– А Ларин?

– Ларин – птица совсем другого полета. Этого за деньги не купишь…

– Ну, так ты его за другое купил! И радуйся, чего депрессовать-то? Этим, брат Дмитрий, гордиться надо…

Князь внимательно посмотрел на Корна и недоуменно покачал головой:

– Чем гордиться? Тем, что еще одного хорошего парня сделал на всю оставшуюся жизнь несчастным? Что еще одну душу загубил?

Движение Корна было настолько стремительным, что разглядеть его мог только очень внимательный и очень хорошо тренированный человек. Князь был достаточно тренирован, но внимательностью в этот момент – ну, совсем не грешил.

В конце концов, здесь все свои.

А внимание к внешней опасности – работа телохранителей.

Поэтому ему и показалось, что Корн, только что находившийся сзади, буквально соткался перед ним из воздуха.

Соткался – и резким рывком поднял его на ноги за отвороты прилично промокшей плащ-палатки.

– Ты достал, Князь! Лечи свои дамские комплексы на ком-нибудь другом! А я тебя, урода, еще с Афгана помню! Ты меня с того света зачем вытащил?! Чтоб я счас бред твой выслушивал?! Мы же с тобой солдаты Армагеддона, Димка! Черные крылья Бога! Это твои слова, не мои! Это ты нас втянул в эту драку, Князь: меня, Игоря, Мишку, Кольку Вяльского, Серегу покойника, других… Ты-ы-ы! Ты, сука!!! А теперь слинять задумал?!! Хрен ты куда от нас уйдешь, Вожак! Понял?! Или я не прав?!!

Р-р-раз-з-з!

Секунда – и в руках обалдевшего Корна только мокрая плащ-палатка.

Д-дв-ва-а!

И уже не Корн встряхивает безвольного Князя, а Князь мертвой хваткой держит его одной рукой за оба лацкана куртки, а другой приставил к носу хищное дуло двадцатизарядной вороненой «Беретты».

Тр-ри!

И «Беретта» снова в подмышечной кобуре, Корн балансирует после несильного толчка, стараясь не упасть в море, Князь подхватывает его все за те же лацканы и помогает сохранить равновесие почти на самом краю пирса.

И не говорит – шипит, только что не плюясь ядовитой слюной ему в лицо:

– Никогда так больше не шути со мной, Андрюх, ты понял?!

И снова отталкивает, но уже – в другую сторону.

В сравнительно безопасную.

Корн на этот раз легко сохраняет равновесие, а Князь неожиданно быстро успокаивается.

Вот только голос у него не капризен, как какими-то пятью минутами раньше, а резок и властен:

– Ты прав, Андрей. Ты абсолютно прав. Вот только не знаю, что для меня важнее: эта твоя гребаная правда или моя собственная душа…

Князь старался дышать как можно ровнее, но пальцы, когда он полез в карман куртки за непочатой пачкой сигарет, заметно дрожали.

Корн заметил это, хмыкнул и протянул свои.

Дима только головой покачал: вот же нервы у человека.

Железо, а не нервы.

Ведь он его только что мог убить, а надо же…

Они закурили.

Князь хмыкнул:

– Ладно, Андрюх, извини. Я и вправду немного переборщил. Сейчас пойду, напьюсь, возьму пару шлюх – и завтра буду в порядке. Закажи билеты на дневной рейс, утром у меня башка болеть будет. Ладно?

Корн кивнул:

– Лады, командир. Тебе, кстати, компанию не составить? В смысле – нажраться?

Князь на секунду задумался, потом отрицательно помотал головой:

– Нет, не стоит. Хочу побыть один. В смысле – не один. С теми же шлюхами. Просто они меня чуть похуже, чем ты, понимают…

И неторопливо пошел по пирсу в сторону сразу же подобравшихся охранников.

Корн минуту-другую посмотрел ему вслед, потом хмыкнул и уселся на его место, под зонтик. Несколько минут, собираясь с мыслями, потаращился в свинцовую морскую гладь, хлебнул из князевской чашки остывшего чая, скривился и полез в карман за фляжкой виски.

А потом еще долго сидел, глядя на море, покуривая тонкую пижонскую сигарету и напряженно думая о чем-то своем, потаенном, недоступном никому другому.

Через некоторое время стемнело, и Корн тоже ушел.

А дождь так и продолжал моросить, не усиливаясь, но и не переставая…