Дмитрий Лекух - Командировка в лето

– И?..

Князь неожиданно разозлился:

– И… Что – и? Должен – значит, буду. Никуда не денусь…

– А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем тебе меня убеждать?

Князь зябко повел плечами и закурил следующую сигарету.

– Я же объяснил тебе. Затем, что я – должен.

– Кому?

– Хрену одному! Хорош играть словами, Ларин, ты сам все прекрасно понимаешь…

– Значит, ты не волен в своих действиях?

– Значит, не волен.

– И что же за таинственный «кто-то» стоит за тобой?

Князь неожиданно зло рассмеялся:

– Если б все было так просто, Глеб… если б все было так просто… За мной никто не стоит. В том-то и дело, что за мной никто не стоит. Многие помогают, но не стоит – никто…

– И чего же ты хочешь добиться, Дим? Перевернуть мир? Это пытались сделать многие до тебя. У некоторых даже получалось. Ну, и что хорошего из этого выходило?

– Ничего.

– Вот и я о том же…

Князь осторожно стряхнул пепел в тонкую, полупрозрачную пепельницу.

Она казалась почти бумажной.

Еще чуть-чуть – и загорится.

А ни фига подобного!

Чему не суждено гореть – не горит.

– В том-то и дело, Глеб, – медленно проговорил Князев, – в том-то все и дело, что я не пытаюсь перевернуть мир… В том-то и дело, что я не пытаюсь его перевернуть…

И неожиданно, в полной тишине, непроизвольно понизив голос:

– Кажется, я пытаюсь его спасти…

Глеб опустил глаза, повертел в худощавых пальцах белый цилиндрик незажженной сигареты:

– И что, Дим, цель оправдывает средства?

Князь поморщился:

– Вот только не надо этой высокой гуманистической белиберды, Ларин. Мы с тобой взрослые люди, и оба прекрасно понимаем: смотря какая цель и какие средства…

– А ты понимаешь, Князь, что встать на твою сторону сейчас означает для меня, прежде всего, – предать Ольгу? Напрочь. Даже память о ней предать, понимаешь? Ведь ее наверняка…

Ларин махнул рукой. Его глаза предательски блестели.

– Понимаю.

Князь был бледен, как сама смерть.

Даже еще бледнее.

– Я все понимаю, Глеб. И пойму тебя, если ты поступишь так, как тебе сейчас больше всего хочется. Просто – смотри…

Он взял салфетку и начал на ней что-то рисовать короткими, уверенными штрихами.

– Вот это Южноморск. Это Сочи. А это Туапсе. Порт. Здесь, кстати, тоже бухта, вполне подходит, можно строиться. Это Адыгея. А это Чечня. А на том берегу – Турция. Все понятно?

Глеб кивнул.

– Любой, кого выберут… к любому будут подкатывать. И чехи. И турки. И я не знаю, кто будет следующим в Кремле. И ты не знаешь. Сейчас-то пока – тихо. А чуть слабина – и пиндец… А тут – ключ. Ко всему Кавказу ключ. И значит, подкатывать начнут по-взрослому. Без сантиментов. А этого пидора я держу – вот здесь! В этом вот кулаке! И даже без этой пленочки у меня на него знаешь, сколько всего? На три срока хватит…

Ларин потер рукою висок.

– Это-то, Дим, я понимал с самого начала. Вернее, догадывался. У тебя серьезный интерес в регионе?

Князь усмехнулся:

– Более чем. Но это не главное, ты ведь понимаешь. Понимаешь?

– Понимаю…

Они помолчали.

В полной, незамутненной тишине звук открываемой Лариным подарочной зажигалки показался оглушительным.

Оба вздрогнули.

Глеб прикурил.

– Ты ломишься в открытую дверь, Князев. Я уже принял решение. Сегодня утром. Я буду тебе помогать.

Князь сначала долго смотрел немигающим взглядом в какую-то одному ему известную точку, потом резко вскинул глаза на Глеба.

Скулы его неожиданно отвердели и казались почти каменными.

– Это осознанный выбор, Глеб?

Глеб усмехнулся:

– Вполне…

– И ты отдаешь себе отчет, на какой путь вступаешь?

Ларин неожиданно разозлился:

– Слушай, начальник. Ты уже конкретно задолбал. Не считай людей хуже и глупее себя, пожалуйста. Христосик выискался…

Князь резким движением затушил окурок и тут же полез в пачку за следующей сигаретой:

– Извини, Глеб. Я просто немного растерялся…

…На следующий вечер Князь и Корн провожали съемочную группу домой, в Москву.

На улице лил дождь.

Веселый, почти летний.

Пробивался сквозь густую зеленую листву, бежал веселыми ручейками по крыше аэровокзала, скапливался в лужах, пузырился в них радостными каплями, заставлял снимать босоножки смешных голенастых девчонок-стюардесс, бежавших под почти бесполезными зонтиками куда-то в сторону небольшого рынка.

Ларин смотрел в окно.

Мир за прозрачным, залитым водой стеклом казался необычайно хрупким.