Максим Теплый - Архив шевалье

– Шпрехшталмейстером, – потупив глаза, пояснил Болдырев.

– А я так и не понял, кто это? – поинтересовался Грушин.

– Что-то вроде конферансье в цирке… – совсем тихо уточнил Болдырев.

– Обидно! – согласился Грушин. – Ну, я пойду… Вы, Михаил Семенович, поосторожней с Беляевым. Его наскоком не возьмешь. Помяните мое слово: вы с ним еще хлебнете лиха! Лучше сразу добейте. Если он в силу войдет, трудно вам будет! Конкурентом станет. Этот ни перед чем не остановится…

– Стану генсеком, вот ему… – Горбачев хлопнул ладонью левой руки по локтевому сгибу правой. – Вот ему! Он у меня и в Краснодаре не усидит! А Москвой вы будете руководить! Как и сегодня! Обещаю…

– Ну-ну! – Грушин печально усмехнулся. – Бог в помощь… в смысле пусть поможет вам всепобеждающая сила марксизма-ленинизма.

Он вздохнул и, не прощаясь, шаркающей походкой вышел из кабинета…

В знаменитом на всю страну гастрономе номер 1 – или, как его еще называли, Елисеевском – в очереди в кондитерский отдел стояла моложавая женщина, одетая в длинную каракулевую шубу, которая смотрелась бы нелепо на абсолютно бесснежных московских улицах, если бы не холоднющий мартовский ветер… Женщина как женщина… Про таких говорят: в самом соку. Весьма симпатичная, с ухоженным лицом. Странность была только в том, что она разговаривала сама с собой, высоко подняв голову и обращаясь куда-то вверх. Не сразу было понятно, что она что-то говорит в затылок высокому дородному мужчине, который стоял в очереди перед ней. Даже соседям по временному и весьма тесному человеческому общежитию, каковым в данный момент и являлась тяжело дышащая очередь, было не разобрать слов, которые женщина говорила ухоженному мужскому затылку. А даже если кто-то и расслышал бы сказанное, то ничего бы не понял.

– Я только через полчаса туда попала…

Затылок едва заметно качнулся вперед.

– А лампу-то он переставил. Еле сняла…

Затылок снова дернулся.

– Но никто ничего не заметил. Кладу в правый карман…Конфеты брать будете? Сегодня «Стратосферу» завезли…

Затылок пошел вбок. Появился симпатичный мужской профиль с чуть отвисшими щеками, которые, впрочем, лицо не портили. Мужчина обернулся и громко, чтобы все слышали, сказал:

– Женщина, я стоять не буду – на поезд опаздываю. Занимайте мое место…

Мужчина вышел на улицу Горького и замахал рукой. Перед ним затормозила видавшая виды «Волга» с потертыми черными квадратами вдоль борта.

– До Ленинградского вокзала подбросите? На поезд опаздываю…

– Три! – раздалось из салона.

– С ума вы все посходили! От Горького до трех вокзалов – три рубля! Раньше за эти деньги два часа по всей Москве возили да еще сдачу давали.

– Не хотите – ждите другого. Но дешевле никто не поедет. Такса.

– Ладно! Пейте кровь мою, кровососы гнусные. – Мужчина нырнул на заднее сиденье.

– Не понял! – угрожающе обернулся в его сторону таксист. – Гнусный – это кто?

– Да это из Высоцкого, – успокоил пассажир. – Поехали!

Такси двинулось в сторону Садового кольца, но не прошло и минуты, как пассажир неожиданно произнес:

– Я передумал… Все равно уже опоздал. Давайте к кинотеатру «Россия» – если можно, прямо ко входу…

– Э-э, товарищ! Так дело не пойдет. Я на короткие дистанции не бегаю. Кто…

– …деньги будет платить? – перебил странный пассажир. – Я, конечно! Вот держите: трешка, как договаривались. Я здесь выйду…

Мужчина шагнул из машины навстречу ветру и надвинул на глаза меховую кепку, которая мгновенно покрылась бисером мелких, едва видимых капель.

– …То ли снег, то ли дождь… одно слово – пакость, – раздраженно буркнул он себе под нос и быстро, почти бегом, бросился внутрь ярко освещенного вестибюля.

До начала последнего сеанса в малом зале кинотеатра оставалось буквально несколько минут. Мужчина достал из кармана заранее купленный билет, вежливо кивнул грозной билетерше и скрылся в полутемном зале. Зрителей было совсем немного. Фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино» был снят почти десять лет назад и иногда повторно шел на малых экранах. В зале находились в основном редкие молодые парочки, выбравшие последний сеанс для уединения в темном зале.

Мужчина, не глядя на билет, уверенно двинулся в сторону одного из последних рядов и уселся рядом с очень пожилым седовласым зрителем, который опирался подбородком на рукоятку трости и дремал в полном одиночестве.