Андрей Константинов - Расследователь - Предложение крымского премьера

— Мыс Тарханкут — западная оконечность Крыма. Места красивейшие, маяк на самой западной точке. Рыбалка и шашлыки гарантированы. Там и потолкуем… А сейчас — обедать. Валентина ждет.

В тот день к теме «свободы» больше не возвращались. Соболев был весел, раскован, много шутил, но несколько раз Обнорский замечал в его глазах очень странное выражение… Он задавал себе вопрос: а как бы вел себя ты, если бы у тебя отобрали любимое дело? Хватило бы у тебя мужества держаться так же спокойно? Приглашать гостей? Рассказывать о рыбалке и о красотах Тарханкута?…

Ответа Андрей не знал, но от одной мысли о том, что теоретически такое может произойти, становилось тошно… Он вспомнил, как тосковал по работе в Нижнем Тагиле, в ментовской зоне, куда его определили Антибиотик и Наумов… Что ты знаешь о том, каков будет завтрашний день? Что ждет тебя за следующим поворотом?

— О чем задумался, Андрей? — перебил его мысли Соболев.

— Да вот… про ваш Тарханкут, — сказал неправду Обнорский.

— Завтра увидишь. Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать…

…Костер постреливал угольками, ветер уносил дым над берегом. Туда, где стояла белая башня старого маяка, где море вспыхивало на камнях узкой белой ленточкой прибоя. Солнце село. Горизонт еще мерцал загадочно, но землю уже накрыла тьма. Светлые скалы Тарханкута спрятались в ней. И только маяк прорезал изредка темноту яркой вспышкой света…

За столом, поставленным в пяти метрах от воды сидели супруги Соболевы и Обнорский.

— Я ведь по рождению не крымчанин, — негромко рассказывал Соболев. — Я вырос на берегу Каспия… за тыщу верст отсюда, в поселке с названием Бекдаш, на туркменском берегу. С запада — Каспий, с востока — Кара-Богаз-Гол… Тогда Кара-Богаз-Гол был еще заливом, частью Каспийского моря. Это уж потом, в восьмидесятом, его дамбой от моря отрезали, заперли, залив начал умирать… Так что я, Андрей, вырос у моря. На море день и ночь пропадал. Ловил бычков, креветок, раков… Бабушка меня снабженцем называла. Мы хорошо тогда жили.

Счастливо. Жара бывала страшная… ветер. Песок… воды пресной нет — только привозная. Но жили счастливо. А на острове недалеко от берега был маяк. Маячным хозяйством мой дядька заведовал. Я каждое лето туда на веслах добирался, жил там неделями, сам себя представлял Робинзоном Крузо… Так что здесь, в Крыму, мне все родное — море, пространство безлесое. И вот — маяк…

Маяк, словно отзываясь на слова Соболева, прорезал ночь сине-белым лучом. Соболев продолжил:

— Сюда, в Крым, мы только в семьдесят третьем переехали. Отец у меня был геолог, строитель… Я ведь тоже мог бы быть сейчас питерским — отцу работу в Ленинграде предлагали. Но родители рассудили, что южанам в питерских туманах неуютно. И выбрали Крым. И правильно сделали… Иначе бы я Валентину не встретил.

Соболев засмеялся, а Валентина отмахнулась:

— Да ладно — другую бы встретил. Он же, Андрей, парень был видный. Сам создал ансамбль, сам в нем тон задавал на гитаре. Девки млели, записки писали…

— Такую бы все равно не встретил, — сказал Соболев серьезно. — Так что у меня, Андрей, все здесь: здесь учился, здесь полюбил. Отсюда в Афган ушел, сюда вернулся. Здесь дочка у нас родилась, потом и сынишка… Мой дом в Крыму, Андрей… Куда я без Крыма? — Соболев умолк на несколько секунд… Отсветы костра освещали лицо, отражались в прищуренных глазах. Он повторил:

— Куда я без Крыма? Потому и пошел в девяносто восьмом на премьерство… На, как у нас говорят, «расстрельную» должность. До меня никто три года на ней не мог продержаться… За полгода предшественнички мои в дерьмо влезали по уши. И мне ведь говорила Валя: «Зачем тебе это, Серега? Не лезь туда, живи спокойно…» Но я не могу так. Понимаешь, Андрей? Не могу — и все! Конечно, можно было бы уйти в бизнес, жить спокойно, деньги зарабатывать и, кстати, пользу приносить. Но если ты знаешь, что можешь дать больше… Если есть силы, здоровье, опыт… стыдно не дать больше. Вы меня, ребята, извините за патетику какую-то. Но меня так учили. Меня так воспитывали. Характер у меня, в конце концов, такой… Мне противно смотреть, как к Крыму кровососы прилепились — Отцы да Вороны.

Прилепились, сосут из Крыма кровь, строят особняки. Конечно, я пошел на премьерство… не мог не пойти. И три года я в Крыму строил, от паразитов его чистил. Трудно было — край… Вон, Валя не даст соврать… Но ничего — глаза боятся, а руки делают. Получилось что-то. Команду работоспособную собрал, ворюг из администрации подвычистил. Меня раз пять свалить хотели. Точно знаю — компромат искали. Даже к ветеранам-афганцам подкатывались: «А что — помогает вам Соболев? Поддерживает?» — «А как же! Помогает». — «Ага… А на какие деньги?…» Но ведь за три года ничего не нашли! Ничего. Мне рассказывали, что Ворон даже орал на своих сыщичков: «Плохо ищете! Не может быть, чтобы ничего не было. В премьерском кресле сидеть — да не украсть? Никогда не поверю!…» К президенту ездили с кляузами. Только что в сепаратизме не обвиняли. Сучили ножками, пузыри пускали. Я ведь — пойми правильно, Андрей, — не жалуюсь. Я знал, на что шел, и на эту возню подковерную плевал. Я просто тебе ситуацию объясняю.