Максим Теплый - Остров Сердце

– Душу, говоришь?! – Морозов даже вскочил от возмущения. – Ему, значит, можно, да? А я, может, только в глаза его нахальные поглядеть хочу! Может, даже и не трону его!…Когда явится-то? Утро скоро…

– Не тронет он, как же! Говорю тебе, Степа – нет промеж них ничего!… Выдумала все, дурища, народ взбаламутила…

– Может, и выдумала! – сжал кулаки Морозов. – А мне-то теперь как быть?! Что про меня скажут? Что заезжий хмырь, которому не за бабами бегать, а на пенсию собираться, девку у Степки Морозова увел?! Да я этого… – он зашелся, не находя нужного слова… – эту гниль московскую пополам перешибу! А ты, понятно! Племяша своего выгораживаешь! Только его никто Верке под юбку палкой не гнал!…Шалаве этой!…

– Прекрати на девку напраслину возводить! – строго оборвала его старуха и укоризненно вздохнула: – Верка, конечно, тоже хороша! Наболтала невесть чего, не распутаешь! Давай, Степа, с утра поговорим. Спокойно, семейно… Выпивший ты сейчас для серьезного разговора, вот тебя на мордобой и тянет. Полечись, вон, настойкой моей и на сеновал иди. Нечего по деревне ночью шататься – беду нагуляешь. Слышь, что ль?! – баба Поля повысила голос и взглянула на угрюмо молчавшего Морозова прозрачными светло-серыми глазами, почему-то пронзительно цепкими, хотя вся деревня знала, что старуха почти не видит.

Степан столкнулся с этим взглядом и сразу как-то обмяк.

– Где настойка? – неожиданно согласился он.

– Где всегда, – сухо ответила старуха. – Только полстакана, не боле. А то, гляжу, ты в деда свого пошел… Тоже станешь, как он, чертей по деревне гонять… Сейчас выпей, а завтра, как проснешься, я тебе слово скажу.

– Какое такое слово? – мрачно спросил Степан.

– А такое! Пить перестанешь! Совсем!

– Все пьют, – возмутился Морозов, – а я, значит, перестану?

– Перестанешь, Степушка. Потому как нельзя тебе пить. Все люди разные. Кому дано, а кому и нет. Помрешь иначе! Ступай!

Степан буркнул что-то под нос и направился в дом. Грохнула посуда на кухне. Потом он снова объявился в сенях и, утирая губы, ехидно уточнил:

– А лечить, баб Поль, чем будешь? Самогонкой своей?… Тут я согласный! По стакану три раза в день, до еды! Годится! Лечи давай!

– Выпил, что ль? Теперь ложись, – не обращая внимания на ехидный тон Степана, сказала старуха. – Глаза закрой и скажи про себя три раза: "Приходи сон, смыкай очи, успокой душу посреди ночи!". Дай-ка руку…

Парень протянул огромную ладонь, шершавую, как наждачная бумага. Баба Поля вложила в нее свою сухую до прозрачности кисть, перетянутую синими венами и тонкими сухожилиями, прикрыла глаза и, склонив голову, что-то зашептала. Степан уставился на ее темя, прикрытое редкими седыми волосами, в которых непонятно как держался тяжелый гребень. Он в бабкины заговоры особо не верил, но тут вроде как дрожь какая по нему через руку прошла, и Морозов с удивлением почувствовал полное безразличие ко всему: и к заезжему наглецу, отбившему у него красавицу-Верку, да и к самой Верке…

…Степан год как вернулся из армии и все не мог определиться. Устраивался на работу – то грузчиком, то водителем в рыболовецкой артели, но всякий раз бросал очередное нелюбое дело и искал новое.

После суровой мужской работы, которой была насыщена его служба в десанте, жизнь в родной деревне казалась ему пресной и бестолковой. Он хотел снова поймать жизненный кураж, почувствовать себя настоящим мужчиной и заработать денег, чтобы тратить их широко, красиво и беззаботно. На Верку, разумеется, в первую очередь.

Он мечтал купить ей сумасшедшее платье. Он как-то видел по телеку: одна барышня, сильно похожая на Верку фигурой, шла по подиуму в обалденном красном платье: длинном до пола, а сверху, где оно должно было как-то крепиться к телу, ничего. Плечи голые, спина тоже и никаких бретелек. Может, клей какой, а может, еще что. Эта деталь почему-то особенно волновала Степку.

Именно такое платье он хотел купить Вере, которую не то чтобы шибко любил, но никого к ней не подпускал, словно берег для того момента, когда сам решит, как быть с нею дальше – добиваться ли взаимности или отойти в сторону. Да и Верка принимала его неумелые ухаживания с прохладцей, примерно как повадки сторожевого пса, которому иногда позволяют заглянуть хозяину в глаза, но так, чтобы взгляд непременно был виноватый и без права рассчитывать на что-либо большее…

Вернувшись из армии и увидев на улице юную красавицу, которую помнил смешным угловатым подростком с розовыми цыпками под темными коленками, Степан вдруг ощутил неведомое ранее чувство смущения и робости. У него впервые в жизни странно забилось сердце. Обычно он вел себя нахально и напористо, а тут засмущался, не зная, как завязать разговор с повзрослевшей соседкой.