Валентина Мальцева: КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1

И только очутившись снаружи, в самой гуще пестрой, как штопаное одеяло индейца из дельты Параны, площади перед величественно-стеклянным зданием международного аэропорта Сан-Пауло, я поняла, как наивно переоценила социальную активность бразильских электриков: полуденная жара была такой убийственной, что испарился даже мираж, в котором моя жизнь, целиком вмурованная в лед, еще хоть как-то теплилась. С некоторым опозданием в моих расплавленных мозгах мелькнула наконец вялая догадка: кондиционеры в аэропорту, оказывается, работали!

Впрочем, воспользоваться результатом индивидуального постижения теории относительности, дабы поскорее вернуться под прохладную, казавшуюся теперь осенним Кисловодском, сень аэропорта, я все равно не могла — серый пиджак, темные подмышки которого буквально на моих глазах угрожающе разрастались в диаметре, методично подталкивал меня грозным «Нью-Йорк Таймсом» в совершенно противоположную сторону — к стоянке такси на другом конце площади.

Поняв, что на нас никто не обращает внимания, мой конвоир утратил последние остатки галантности и грубо толкнул меня на заднее сиденье размалеванного, как афишная тумба, желтого такси, после чего плюхнулся рядом, властно положил свою тяжелую, потную руку мне на бедро и что-то прогавкал водителю, чей затылок полностью сливался с безнадежно черной, как ситуация, в которую я угодила, обивкой сиденья. Судя по невообразимому количеству шипящих в короткой фразе, в Институте Дружбы народов имени Патриса Лумумбы, который наверняка закончил этот недоумок в сером пиджаке с черными подмышками, португальский язык изучали в серпентарии при институтском живом уголке.

Машина взревела, дернулась и, тарахтя мотором, устремилась вперед. Рука этого окончательно запревшего в пиджаке хмыря по-прежнему покоилась на моем правом бедре и даже для надежности сжимала его. Впрочем, сжимала вполне бесстрастно, как поручень в метро. То ли от нестерпимой жары, то ли от омерзения, вызванного прикосновением потной мужской конечности, меня вдруг основательно замутило.

— Послушайте, человек с неприличной фамилий, может быть, для разнообразия уберете свою руку, а? Мне не холодно, так что согревать мое бедро нет никакой оперативной необходимости.

— Не убудет с тебя! — односложно процедил серый пиджак, не отрывая цепкого взгляда от дороги. — Потерпишь.

— Любите потных женщин? — как можно безразличнее поинтересовалась я.

— Почему бы и нет? — внезапно осклабился Херн-хорст.

— Жена приучила-а-а?.. — Растянутость последнего слога была моей единственной реакцией на молниеносный и короткий, как дуновение ветерка, тычок прямыми пальцами в подбрюшину, которым, совершенно не меняя выражение лица, наградил меня этот упырь в пиджаке.

…Не думаю, что столь незатейливая мера физического усмирения зарвавшейся нахалки могла так надолго лишить меня сознания. Скорее всего, то была естественная реакция на изнурительный перелет, убийственную жару и прикосновение скользких мужских щупалец на собственном бедре, которое я ощутила, едва только пришла в себя. Впрочем, сознание возвращалось ко мне не сразу, а поэтапно. Вначале я убедилась, что пребываю в полном одиночестве, а движение над моей головой исходило от лопастей огромного вентилятора, прикрепленного вместо традиционной люстры к белому потолку. Потом в сознании вяло отразилось, что местом моего возрождения к жизни была обычная комната, вся обстановка которой состояла из никелированной кровати со старомодными медными шишечками, на которой я и очнулась. Затем я увидела обрамленную в белую раму картину звездного неба, перечеркнутую по вертикали и горизонтали жирными коричневатыми полосами. Мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы сообразить, что на самом деле это вовсе не картина, а зарешеченное окно, за которым, судя по всему, безмятежно плескалась в огромных и неправдоподобно низко висящих звездах глубокая экваториальная ночь. Замкнутый цикл возвращения к реальности завершился в тот самый момент, когда я почувствовала: если сейчас, сию же секунду, я не выпью три-четы- ре ведра холодной воды, то усохну до состояния египетской мумии и рассыплюсь.

Свесив ноги с кровати, я не без удовольствия нащупала босыми ногами холодный, выложенный керамической плиткой пол (кто снял с меня туфли?!), убедилась, что на мне нет ни смирительной рубашки, ни тюремной робы, ни прозрачного одеяния наложницы, и стала вертеть головой в рефлекторных, животных поисках хоть какого-то водопоя.