Энди Оукс - Глаз дракона

Так аккуратно. Очень аккуратно.

Расстояние между ними не сокращается. Будто невидимая рука разделяет их. Будто этой руке не хочется, чтобы на ней была кровь. Стонут гудки, когда Хейвен перепрыгивает через ограду, бросается между едущими машинами. Его объезжают мотоциклы, плотный поток окружает его. Он тонет в механическом водопаде. Впереди есть съезд с магистрали, где река Тунхуэй изгибается змеёй, кусающей собственный хвост. Старший следователь бежит за ним, ловя ртом воздух. Масло и пыль. Ногой становится на перила, падает… гравий впивается в ладони. Кровь ручьями течёт по запястьям на рукава рубашки.

— Блядь. Блядь.

Усилием воли поднимается, но пытается остаться на дороге, на узкой резервной полосе. Идёт. Бежит. Во рту чувствует вкус крови. Поднимает лицо к небу, втягивает воздух, будто это цепь, прикованная к якорю. Небо… лезвия облаков в лазурном море, но он молится о дожде. Дождь. Холодный и безжалостный, как в ту ночь на грязной железной палубе баржи. Хейвен впереди. Отрывисто мелькает в потоке машин. Обрывки белого появляются в поле зрения и исчезают в ударной волне выхлопных газов. Он бежит к съезду, вылетает на голую землю… клочок тени между пролётами эстакады. Солнечный свет, тень, снова на свету… Хейвен, хамелеон цвета карамели и сливок. За эстакадой и непрерывным дыханием восьмиполосной дороги раскинулась помойка, куда ведут засыпанные щебнем дороги. Правительство огородило её проволочным забором. Топография куч мусора и тупорылых холмов. Пойманная в отражениях радужных масляных луж. Пиао пробегает ворота. Гофрированные железные домики. Чёрные собаки ссут золотом. Согнутые люди… с пустыми глазами. А небеса болезненно синие. Нелепо синие. Их разрывает лишь одинокий надрыв телеграфных проводов, натянутых между столбов. Изгиб за изгибом. Изгиб за изгибом. Изгиб за изгибом.

Дорога упирается в тупик пыли, пятен чёрного масла, клочков изнурённой травы. Англичанин уже лезет, падает, взбирается на ряд мусорных дюн. Оглядывается. Мельком видно его взгляд… обеспокоенный. На лицо падает свет. Блеск пота, будто его слепили из нержавеющей стали. Пиао останавливается на неровной тропинке, почти теряя сознание. Сгибается. В лёгких… будто горит конфорка. Дыхание вырывается из губ горячим потоком. Он смотрит вверх, Хейвен похож на паука-альбиноса. Тянется за пистолетом, касается рукоятки, но отдёргивает от неё руку. Так легко его сейчас убить. Так легко… но он хочет увидеть его глаза. Ему надо видеть глаза, когда пуля сорвётся с бойка. Прорвётся, просвистит через ткань, кожу, плоть, кость. Так просто; слишком просто.

И вот он бежит дальше, добегает до горы. Толчок удивления, когда она открывает своё лицо, черты. Рябь, волны, стены электронного хлама. Печатные платы. Детали компьютеров. Куски телевизоров. Технологический океан вздымается и опадает ровными плато техногенных трупов. Их границы, берега голой земли, выпирающие волдыри женщин, укрывшихся от безжалостного солнца. Руки в прочных перчатках, чтобы не резаться об острые края. Проворные пальцы, бегающие глаза, они обдирают ценные металлы, серебро, медь, латунь, иногда золото… с бесконечного электронного потока. Переработанные металлы. Двенадцатичасовой рабочий день приносит деньги на рис, лапшу, чуток овощей, может прокормить пятерых человек… если они не слишком много едят. Прокормить пятерых и сберечь пару фен на тот день, когда дыхание дракона будет слишком жарким.

Он видит ботинки англичанина, его задницу, хлопающий на ветру пиджак, затылок… стоит поднять взгляд. И небо, безоблачное, пылающее. Сходит лавина, когда Хейвен достигает плоской вершины. Старший следователь закрывает рукой лицо, защищаясь от падающих острых углов. В голове взрывается огонь, когда что-то в него попадает… кровь медленно и обильно бежит по затылку. Он карабкается, ползёт на вершину. Смотрит распахнутыми глазами, ловя дыхание, как англичанин сползает по ломаному склону. Обе ноги поймали волну мусора и медленно, осторожно соскальзывают… в крошечную прорезанную долину, и он начинает новый подъём. Кажется, он инстинктивно чувствует Пиао; смотрит вверх через плечо, на лице улыбка. Как долото. Старший следователь, шатаясь, спускается в глубокий провал. Добирается до долины… на губах слюна и кровь. Он шепчет, кричит слова. Изорванные разъеденным дыханием.

— Иди ты на…

Снова карабкается вверх, на каждой руке порезы. Ощущение, что всё движется в масле, медленно, тихо. На фоне сахарного пятна облака англичанин добирается до зазубренного, изломанного плато. Бежит, бежит. Белый становится чёрным в яростном слепящем свете. Пиао преследует его, в бреду пробирается по разноцветному ландшафту. Останавливается, вынимает пистолет. Рука неконтролируемо дрожит… едва может удержать его вес. Он хватается обеими руками. Ладонь на ладони.