Грэм Грин: Доверенное лицо

— А знаете, — сказала девушка, — зря вы за меня заступились.

— Зато вы узнали мою фамилию.

— О, а моя, если вам интересно, — Каллен. Роз Каллен. Идиотское имя, но мой папаша, понимаете ли, свихнулся на розах. Он вывел — так ведь говорят? — сорт «Маркиза Помпадур». И еще он любит фруктовые пирожные. Такие подают при дворе. А наш особняк называется Гвин-коттедж.

С машиной им повезло. Гараж рядом со станцией был хорошо освещен, свет от него проникал сквозь туман ярдов на пятьдесят. В гараже им предложили машину, старый «паккард».

— А у меня дело к лорду Бендичу. Какое странное совпадение.

— Не вижу ничего странного. Кого я ни встречу — у всех к нему есть дело.

Она медленно вела машину, полагая, что держит направление на Лондон. Машину встряхивало на трамвайных рельсах.

— По рельсам с дороги не собьешься.

— Вы всегда путешествуете третьим классом? — спросил он.

— Всегда, — ответила она. — Люблю выбирать общество по своему вкусу. Там хоть не напорешься на папочкиных деловых знакомых.

— Однако я же там оказался.

— Вот черт! — сказала она. — Надо же — в гавань заехали.

Она резко переключила скорость и развернула машину. В тумане завизжали тормоза, послышалась чья-то ругань. Теперь они неуверенно двигались в обратном направлении, машина пошла в гору.

— Ну, конечно, — сказала она, — даже скауты желторотые знают — под гору идешь, к воде придешь.

На вершине холма туман чуть рассеялся, проглянуло холодное серое небо, поблескивали, как стальные, колючки живых изгородей. Все дышало покоем. Ягненок на обочине дороги то скакал, то тихо щипал траву. Вдали, ярдах в двухстах, внезапно засветился огонек. Здесь был мир.

— Наверное, вы тут очень счастливы, — сказал Д.

— Счастливы? — спросила она. — С чего вы это взяли?

— Ну, у вас тут как-то… безопасно.

Он вспомнил, как дружески подмигнул ему детектив, и его слова: «Мы должны проявлять осторожность».

— Нет, по этой части у нас не очень-то, — сказала она своим еще не окрепшим девчоночьим голосом.

— Видите ли, мы уже два года воюем, — устало сказал он. — Я бы по такой дороге ехал очень медленно, чтобы при звуке самолета тут же остановиться и броситься в канаву.

— Ну, я думаю, вы сражаетесь не просто так, у вас ведь есть какая-то цель, верно?

— Уже не помню. Постоянная опасность, помимо всего прочего, со временем убивает в человеке все чувства. Мне кажется, кроме страха, я уже никогда ничего не почувствую. Мы утеряли чувство ненависти — и любви. Вы знаете, статистикой установлено — рождаемость у нас близка к нулю.

— Но ваша война-то продолжается. Значит, есть причина.

— Чтобы кончить воевать, нужно что-то почувствовать. Порой я думаю, что мы держимся за войну только страха ради. Лишить нас страха, значит отнять последнее оставшееся у нас чувство. Никому из нас мир не доставит удовольствия.

Впереди, как островок, показалась деревушка — старая церковь, маленькое кладбище, гостиница. Он сказал:

— Живя в таком раю, я бы на вашем месте нам не завидовал. — Он имел в виду безмятежный покой этих мест, странную призрачность дороги, убегающей за горизонт, в бесконечность.

— Чтобы вогнать в тоску, не обязательно нужна война. Деньги, родители и еще много чего — это не хуже войны.

— Вы ведь такая молодая, такая хорошенькая…

— Черт возьми, вы вроде собираетесь за мной приударить?

— О нет, нет, не собираюсь. Я ведь сказал вам… Я утратил все чувства. К тому же я уже старик.

Раздался оглушительный выстрел, машину отбросило в сторону, руки Д. взметнулись, прикрывая лицо. Машина замерла.

— Дрянную камеру подсунули, — сказала она.

Он опустил руки.

— Простите, во мне все еще сидит страх. — Руки его дрожали.

— Здесь бояться нечего, — сказала она.

— Не уверен.

Он нес войну в своем сердце. Дайте мне время, — подумал он, — я все здесь заражу страхом, даже эту деревушку. Мне бы надо колокольчик на шею нацепить, как прокаженному.

— Не устраивайте мелодрам, — сказала она. — Терпеть не могу.

Она включила стартер, и машина, подскакивая, докатила дальше.

— Должен же быть тут где-то пост дорожного мастера или гараж, или что-нибудь в этом роде, — сказала она. — Слишком холодно, чтобы менять эту рвань на улице. Да и поздновато — опять туман нанесло.

— По-вашему, можно ехать и дальше на спущенном колесе?

— Не бойтесь, — ответила она.

Он сказал виновато:

— Видите ли, меня ждет в Лондоне довольно серьезное дело…

Она обернулась к нему с недовольным выражением на худощавом, до смешного юном лице, похожая на ребенка, которому стало скучно в гостях. Ей было не больше двадцати. Она годилась ему в дочери.