Майкл Доббс - Зайти с короля

Как понимал Урхарт, эти слова были почти извинением.

— Разумеется, я представлю вам текст речи, нак все монархи всегда представляли правительству тексты своих выступлений. И, разумеется, я приму все поправки, которые вы сочтете необходимым сделать. Думаю, тут у меня нет выбора. Я только попросил бы позволить мне сыграть некоторую роль, пусть незаметную и скромную, в реализации тех идей, которыми я так дорожу. В рамках установленных традиций, надеюсь, моя просьба не является чрезмерной.

— Сир, я искренне надеюсь, что спустя годы вы и я, монарх и премьер-министр, будем со смехом вспоминать наши нынешние разногласия.

— Вот речь истинного политика.

Урхарт не знал, означали ли эти слова похвалу или упрек.

— И у нас есть свои принципы.

— Есть они и у меня. Вы можете заставить меня молчать, премьер-министр, это в вашей власти. Но вы никогда не заставите меня отречься от моих, принципов.

— Каждый, даже монарх, имеет право на принципы.

— Похоже на интересную новую концепцию государственного устройства. Как-нибудь непременно обсужу ее с вами. — Король слабо улыбнулся.

Аудиенция была окончена.

Урхарт забрался на заднее сиденье своего бронированного „ягуара", тщетно пытаясь отскрести грязь с туфель. Он припомнил, что Георг III, закончив с дубом, произвел в генералы своего коня. Перед его мысленным взором предстали впряженные в плуг коняги на селе и заваленные конским навозом городские улицы — по воле короля. Его ноги онемели от холода, сам он наверняна простудился, его министр по проблемам окружающей среды — непроходимый кретин, а до выборов, которые он хочет назначить, осталось всего-то девять недель. Рисковать он уже не мог, для маневров не оставалось времени. Не могло быть и речи о дебатах на тему двух наций, в них правительство неизбежно окажется мальчиком для битья. Они просто невозможны, все равно что подписать себе смертный приговор. Короля следовало во что бы то ни стало остановить.

Такси опоздало к ее дому на семь минут, и она пришла в бешенство. На этой неделе это было уже третье опоздание, и она решила, что с нее хватит. Салли Куайн не хотела, чтобы ее принимали за одну из тех женщин, которые вечно опаздывают на встречи, а вместо извинений задирают юбку и хихикают. Нет, она не отказывалась демонстрировать свои ноги, но только не в качестве извинений. Обычно она приезжала за пять минут до срока, чтобы быть готовой и войти в курс обстановки. Ранняя пташка всегда знает повестку дня. Завтра она откажется от услуг этого транспортного агентства.

Салли с силой захлопнула дверь своего дома. Это был дом с террасой в фешенебельном районе Айлингтона, с небольшими комнатами и разумными накладными расходами — все, что она смогла выжать из обломков своего бостонского прошлого. Но, с точки зрения ее банка, он был хорошим залогом для кредитов на развитие ее бизнеса, что сейчас было для нее важнее, чем предназначенные для развлечений роскошные хоромы, которые содержали большинство ее конкурентов. В доме было две спальни, одна из них детская. Свой ремонт дома она начала именно с нее: мишки на обоях будили в ней нестерпимые воспоминания. Сейчас эта комната была заставлена безликими картотеками и стеллажами, наполненными толстыми пачками компьютерных распечаток, а не баночками с детским тальком и тюбиками вазелина. Она не часто вспоминала своего ребенка, это была для нее непозволительная роскошь. В его смерти не было ее вины, не было ничьей вины, но ее это не спасало. Тогда она сидела и смотрела, как крошечная ручонка хваталась за ее мизинец, единственную часть тела, за которую она могла ухватиться. Его глаза были закрыты, и маленькое тельце отчаянно боролось за каждый новый вдох, все опутанное какими-то посторонними трубками и медицинскими стекляшками. А она все сидела и смотрела, как эта борьба постепенно стихает, как силы и дух навсегда покидают маленький живой комочек. Она не виновата, говорили ей все. То есть все, кроме этой сволочи, ее мужа.

— Так говорите, на Даунинг-стрит? — спросил таксист, проигнорировав ее колкое замечание насчет опоздания. — А вы что, там работаете?

Было похоже, что он с облегчением узнал, что она — такой же рядовой налогоплательщик, как и он. Последовал нудный монолог из жалоб на их общих правителей и наблюдений над ними. Он не то что был против правительства, нет, оно стояло где-то в стороне от него, поскольку весь свой заработок он получал наличными и, следовательно, почти не платил налогов.