Леонид Млечин - Последний довод

Рэндольф Хобсон был “жаворонком”, его жена — “совой”. Это значит: он встает до рассвета, пробегает рысцой несколько миль и в семь часов уже сидит в офисе. Она может до полудня проваляться в постели, не чувствует никакого интереса к жизни до вечера, когда готова принимать гостей или танцевать всю ночь. Но к этому времени он уже спит.

Мир пернатых, разумеется, не имеет к этому ни малейшего отношения. Хобсон был, что называется, дневным человеком, его жена — ночным. В Стэнфордском университете Хобсон краем уха слышал, что в мозгу человека есть какие-то клетки, которые контролируют жизненный цикл — когда спать, когда работать. Во время прошлой предвыборной кампании ему частенько приходилось бывать в Стэнфорде; если у него оставалось свободное время, он заходил в лабораторию сна при университете, там он услышал немало любопытного.

Ученые, правда, считали, что “сов” и “жаворонков” в чистом виде не так уж много. Чаще всего склонность людей рано вставать или, наоборот, работать по ночам — результат привычки, ритма, складывающегося с первых лет жизни человека.

Хобсон читал, что большинство супругов, даже если дневные ритмы мужа и жены не совпадают, со временем притираются друг к другу. У них в семье этого не получилось. Рэндольф Хобсон приезжал в Белый дом одним из первых, чтобы ознакомиться с американской прессой и информационными сводками о комментариях зарубежных средств массовой информации, посвященных американской политике. Затем участвовал в инструктивном совещании аппарата Белого дома, которое проводил руководитель аппарата, или его заместитель, или советник президента Генри Дуглас. Иногда Хобсона приглашали в Овальный кабинет, где неизменно присутствовала вышеупомянутая тройка, помощник президента по вопросам национальной безопасности Адриан Корт и кто-нибудь из высших чиновников. Но чаще Хобсона вызывал к себе Дуглас и говорил, что на сегодняшней пресс-конференции нужно обратить внимание на то-то и то-то, внушить журналистам такие-то и такие-то мысли, о том-то умолчать. Потом начинался длительный рабочий день. Две пресс-конференции, одна узкая — важная, вторая — широкая, имеющая обычно чисто формальное значение. И главное — бесконечные встречи с журналистами, аккредитованными при Белом доме, сложные, требующие больших затрат нервной энергии беседы: занимаемое им кресло требовало умения ладить с опытнейшими людьми, которыми американские газеты, телекомпании и информационные агентства укомплектовывали свои вашингтонские бюро. С утра и до вечера он должен был, не выказывая раздражения, без устали защищать политику президента, убеждать журналистов сконцентрировать внимание на том, что может понравиться избирателям, уводя их в сторону от вопиющих ошибок, неудач и безответственных акций администрации.

К вечеру Хобсон терял голос и не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Таращил глаза и автоматически продолжал улыбаться. Именно эта улыбка выводила из себя миссис Хобсон. Как раз тогда, когда она была готова активно включиться в вашингтонскую жизнь, Рэндольф Хобсон мечтал поскорее улечься спать. Редкий день обходился без скандала. После этого Хобсон долго не мог заснуть, а его жена — с благородным гневом в глазах и румянцем на щеках, который, как ее все уверяли, удивительно ей шел, — уезжала к одной из многочисленных подруг.

Вечером того дня, когда Филип Никольс потребовал от правительства Соединенных Штатов запретить производство ядерного оружия, а всех американцев призвал задуматься над угрозой всеобщей атомной смерти, в семействе Хобсонов разразился грандиозный скандал. Хобсон здорово вымотался и надеялся отдохнуть в субботу и воскресенье. Дома же выяснилось, что на уик-энд у четы Хобсонов иные планы: два вечерних приема и один званый обед. Словом, нервную дрожь при воспоминании о вчерашней сцене Хобсон испытывал еще и на следующий день утром, когда без двадцати семь переступил порог своего кабинета.

Едва он уселся за письменный стол, зазвонил телефон, словно кто-то ждал этого момента. Его соединили с заведующим вашингтонским бюро информационного агентства Юнайтед пресс интернэшнл. С ним Хобсон был знаком лет десять.

— Видел утренние выпуски газет? — поинтересовался заведующий бюро.

— Не хочешь же ты сказать, что встаешь раньше меня? — бодро начал Хобсон. — Хотя что я говорю. Ты просто еще не ложился. Ты же, счастливчик, не находишься на государственной службе.

— Ясно, — констатировал заведующий бюро, — еще не читал. Я позвоню попозже.